«НЕ ОСЛАБЛЯЙТЕ ПАМЯТЬ ОБО МНЕ…»
Шрифт:
Соколов: Писанный вами образ преподобного Сергия почитается в нашем храме… Я, собственно, узнать, все ли у вас в порядке. Знаю, что вы приехали в декабре. На Рождество Христово были на ночной службе. И вдруг пропали.
А.А.: Да, на Рождество был. Могилки родных навестил, тети милой.
Соколов: Да. И матушка ваша с батюшкой там.
А.А.: Да.
Соколов: Царствие небесное вашей тетушке и сестрице.
А.А.: Царствие небесное.
Соколов:
А.А.: Вечная память.
Соколов: Я думаю, и даже уверен, что по воскресении мы встретимся с нашими близкими.
А.А.: Действительно, и с научной точки зрения, нечто, однажды возникшее между людьми, не может исчезнуть бесследно.
Соколов: Матушка ваша, Антонина Федоровна, была добрая женщина… она никогда ни словом ни делом никого не обидела… Чистым сердцем любила Бога Отца и верила, что Он ее молитвы не может отвергнуть. Сколько она вашему родному брату помогла!
А.А.: Да, чтоб монастыри ему строить, средства надобны.
Соколов: Она и после смерти сколько имущества церкви завещала! Святая женщина.
А.А.: Благодарю вас за столь теплый отзыв о моей матушке. При случае я передам ваши слова моему брату Александру, то есть епископу Андрею.
Соколов: Да, поклон ему… Он исключительный по духу человек…
А.А.: Да. Член Священного синода нынче.
Соколов: Вы как-то странно все это говорите. Вас смущает деятельность брата?
А.А.: Почему же. Одобряю. Я вот тоже являюсь членом Поместного собора от единоверцев. Что касается выбора брата… Бывают моменты особого спокойствия по отношению к ближним: мы видим их путь и не желаем в него вмешиваться. Мой брат всегда тяготел к монашеству и проповедничеству. И особенно к наставничеству. Он, похоже, удовлетворился текущим состоянием новообрядческой церкви православной и с рвением подчиняется воле выбранному патриарху Тихону. Я же, как ни пытался найти удовлетворение и мир в Иосифовом монастыре после смерти тетушки, не смог этого достичь.
Соколов: Да, мечтания и поиск свойственны натуре человеческой. Я тоже учился в той же духовной академии, что и вы с братом, только чуть позже… и, когда учился, читал вашу диссертацию «Космологическое доказательство Бытия Божия». Мне она тяжело далась. Там много математических суждений.
А.А.: Сейчас мне кажется, что я был не вполне убедителен. Тем не менее, мысль о том, что для доказательства бытия Божия следует изучать физиологию поведения человека, в моей работе ясно выражена. Чтобы продолжить начатое, мне пришлось поступить на физико-математический факультет Петербургского университета и получить второе образование. Но не думаю, чтобы подробности были вам интересны. Вы ведь беспокоились, все ли у меня в порядке?
Соколов: Да, здоровы ли?
А.А.: Действительно, я приболел немного. Воспаление левого легкого. Но сейчас уже лучше. Предполагаю поехать в Петроград, как только будет покрепче мое состояние. Ехать, в особенности в Петроград, теперь очень трудно. Поезда
Соколов: Выздоравливайте, дорогой Алексей Алексеевич. А, может, и стоит повременить с поездкой. Надежда Ивановна права: кругом беспорядки. Война. Временное правительство… Теперь вот все гражданами стали. Наш отец Николай Понгильский, он к домовой церкви при нашем храме причислен, с 16 года был командирован на фронт, а на днях вернулся. Разное говорит. У нас в городе большевики еще не пришли к власти, но вот-вот придут.
А.А.: На последнем собрании рыбинского религиозно-философского общества мы с моим милым тезкой Алексеем Алексеевичем Золотаревым сошлись во мнении, что большевики укрепятся, и что они есть самая народная власть: это мы сами, достоинства наши и недостатки наши.
Соколов: Не могу согласиться. Большевики это не интеллигенция, которая к вере с терпимостью относится.
А.А.: Если вы об истерической интеллигенции петроградского типа, то она первая же посеяла и сеет семена безбожия. Брат мой, епископ Андрей, после поездок по глухим местам епархии писал мне о том, что наша интеллигенция, поселившаяся между язычниками, делает все возможное, чтобы отвратить их от Христа и приготовить к атеизму. И такая враждебность к христианству возбуждена русскими же людьми, не ведающими, что творят! Дай Бог сил моему брату!
Соколов: А вы себя, князь…
А.А.: Из рода Рюриковичей, замечу.
Соколов: Вы себя, князь из рода Рюриковичей, к интеллигентам не причисляете.
А.А.: К таким, которые не верят Христу, поощряют общественный разврат, презирают народ – нет. И мне ужасно тяжело видеть, как наш народ – простые люди – молчаливо отдавали и отдают своих сыновей на убой. Но мне не жаль так называемую «интеллигенцию», которая считает себя принадлежащей к «правящему классу», которой по делам и мука. Я же целиком и безраздельно принадлежу родине и родному народу и никому более.
Соколов: Вы правы в том, что о духовности власть предержащих с трудом рассуждается. Потому и не знаем, что завтра нас ждет.
А.А: Культура и страна, идущая и ведущая против совести, – по существу бессовестна и погибнет. Сколько лет мы наблюдаем нравственное вырождение! И то, что мы видим сейчас, это только начало. Русскому обществу грозит великая, тяжкая беда! Не нужно быть слишком проницательным, чтобы это видеть.
Соколов: Ходят слухи, что если большевики окончательно возьмут власть, все имущество подлежит национализации.
А.А.: Что ж. На все воля Божья. Мы все получим то, что заслужили. Побеждает всегда то, что заслужено.
Соколов: Мы все виноваты, да.
А.А.: Да, виноваты мы все, подобно тому, как в заболевшем организме нет небольных клеток, и болезнь коренится в жизнедеятельности каждой из них. И заметьте, нет ни одного предприятия советской власти против церкви, которое не было бы начато до нее.
Соколов: Но что МЫ можем изменить?