Не оставляй меня одну

Солнечная Зоя

— Я никогда тебя не брошу, — он зло уставился мне в глаза. — И не смей говорить обо мне так, будто я уже мертв.

От злости и избытка эмоций уже наворачивались слезы. Я ударила его по руке, выбивая палитру, второй шлепнула по щеке. Он попытался меня схватить, но кисть в руках помешала, я смогла вывернуться, убежала в свою комнату и заперлась. Прислонившись спиной к двери, я наконец дала волю слезам.

На моей ладони отпечаталась черная краска с палитры, словно черная кровь. Я стала яростно тереть ее, пытаясь избавиться, но добилась лишь того, что чернота расползлась мне по обеим рукам, будто захватила новую территорию. Черная кровь прилипла

ко мне и не желала отпускать. Именно в этот момент, глядя сквозь слезы на черные ладони, я приняла свое решение.

— Вероника! — брат ударил в дверь ладонью. — Открой немедленно!

Я провела ладонями по лицу, стирая слезы, и только после этого распахнула дверь.

— Ну чего тебе?! — рявкнула я на него.

Он окинул меня внимательным взглядом и резко шагнул вперед. Я рефлекторно отшатнулась, а он схватил меня и прижал к себе, сдавил в объятиях:

— Я не умру, Вероника, потому что мне есть ради кого жить. Я получу силу и уничтожу гхаттитов и всех темных тварей. Верь в меня.

Он погладил меня по волосам, и от этого стало так тепло на душе, что я снова всхлипнула и, обняв его в ответ, пробормотала:

— Я очень боюсь тебя потерять…

Именно сейчас, сказав мысль вслух, я осознала, насколько сильно боюсь, и слезы снова потекли в два ручья. Я оплакивала то, что еще не случилось, и наслаждалась заботой и чувством защищенности, которые он мне давал. Я не мыслила своей жизни без него. Он еще долго стоял так со мной и гладил по голове, ожидая, пока я выплесну эмоции и приду в себя. Когда рыдания стихли, он отстранил меня и большим пальцем провел по влажной щеке.

— У тебя по всему лицу черная краска, — сказал он, словно извиняясь за это, и улыбнулся.

Он редко улыбался, и всегда только мне. И я улыбнулась в ответ. Я посмотрела на его лицо в красной краске и провела влажными от слез пальцами, оставляя на щеке темно-красные разводы:

— У тебя тоже. Только красная. А теперь еще и черная.

Он усмехнулся и тыльной стороной руки провел себе по щеке, посмотрел на руку и, убедившись в моей правоте, покосился на меня:

— Все из-за тебя.

А я не выдержала и рассмеялась, отпуская скопившееся напряжение. Я тоже люблю тебя, Влад, и не пущу по этому пути одного. Ты узнаешь об этом, но не сейчас. Мы с тобой оба получим эту силу. И снова все станет как прежде, мы будем вместе. Мы оба станем лучшими агентами в истории Отдела. Вот мое решение.

Боль. Тупая боль рвала голову. Я металась по кровати в полубреду и стонала, не в силах сдерживаться. Запястья ради моей же безопасности удерживались плотными кожаными ремнями, прикрепленными к койке на коротких цепях. Белый потолок белоснежной комнаты. Белые простыни и подушка. Тумбочка у кровати. Ковер на полу. Даже больничная сорочка на мне белая. И тупая боль в висках. Ненавижу эту комнату. Это длилось уже три дня, и мне яростно хотелось выбросить из себя эту боль, выплеснуть куда угодно, лишь бы избавиться от нее.

Мы оба сделали это месяц назад. Он тогда не сказал мне ничего, но я и так поняла, слишком хорошо его знала, слишком внимательно следила. На следующий же день это сделала и я. Моим единственным условием согласия на эксперимент было сокрытие этого факта от брата, по крайней мере до того, как все случится. Мы были единственными подопытными, поэтому выбора у руководства не осталось, и они согласились на мои условия. Поначалу

после инъекции никаких изменений не наблюдалось. Все началось лишь через три недели. Брату стали сниться кошмары. Я слышала, как он стонал во сне по ночам и приходила к нему, чтобы разбудить и успокоить, но он неизменно прогонял меня, не любил выглядеть уязвимым. А потом у него стала темнеть кровь. Все вены, артерии и даже капилляры стали отлично видны сквозь кожу, которая приобрела бледный, как у гхаттитов, оттенок. И тогда химики посоветовали Отделу забрать его из дома под их постоянный надзор.

Со мной ничего подобного не происходило, и я даже решила, что на меня черная кровь не сработала, пока однажды через пару дней после госпитализации Влада не свалилась без сознания прямо в здании Отдела. Моя кровь потемнела, а кожа побледнела за считанные минуты, процессы хоть и начались позже, но шли значительно быстрее, чем у брата. В больничную койку меня отправили сразу.

С момента прихода в сознание я все время испытывала боль в голове. Она то накатывала волнами, то ненадолго успокаивалась, но лишь для того, чтобы ударить по мне с новой силой, и никакие обезболивающие не помогали. Я так устала от этой боли, что начала кусать себе руки, лишь бы приглушить одну боль другой. На все увещевания со стороны наблюдавших меня врачей и химиков я наплевала, поэтому они приняли решение приковать меня к кровати этими кожаными наручниками.

Боль в очередной раз стихла, и я перестала стонать, расслабилась, в ужасе ожидая новую волну. Я не могла больше это выносить. Не могла и не хотела. Уж лучше наложить на себя руки.

— Отпустите меня! — закричала я, срываясь на хрип, голосовые связки не выдерживали постоянных криков. — Я хочу уйти! Отпустите!

Никакого ответа не последовало. Мир вокруг будто вымер. И вновь накатила волна боли.

Нет-нет-нет, только не опять! Не надо! МНЕ БОЛЬНО!

Кажется, я прокричала это. А может и нет, потому что мое горло не издало ни звука. Но я уверена, что прокричала.

Боль бьет в виски тупым молотком. Внимание цепляется за странные вещи. Белый потолок. Белые стены. Тумбочка у кровати. Ковер на полу. Статическое электричество потрескивает рядом с ухом.

Внезапно пришло осознание, что меня услышали. Пять человек, все в разных местах. Один — около моей комнаты, но снаружи. Охранник. Еще двое — поодаль, их головы забиты формулами и спором, желанием отстоять свою точку зрения. Химики? Еще один охранник около другой комнаты. И брат. Мой брат был совсем рядом, через одну комнату от меня. Я не слышала его и не могла слышать, звукоизоляция здесь отменная, но я уверена, что он близко, и он слышал меня.

ВЛАД!

Я звала его так сильно, как не звала никогда. Хотелось, как в детстве, свернуться калачиком у него в руках, слушая сказку, и спокойно уснуть под его голос. Хотелось так сильно, что из глаз потекли слезы. Черные слезы. Боль снова ненадолго отступила, оставив меня бессильно шевелить скованными конечностями. Снаружи донесся шум и грохот.

— Прочь с дороги! — я услышала грозный рев своего брата.

Настоящий рык зверя, способного на все. Он рядом. Он стремится ко мне. Он идет. И сметет все преграды на своем пути. Кому-то он причинил боль. Кого-то лишил сознания. Я знала это. Ощущала. И наконец дверь распахнулась. Он ворвался внутрь в такой же, как у меня, белой больничной сорочке. Встретившись со мной взглядом, он на мгновение замер. У нас одинаковые глаза — некогда синие, но теперь черные,