Не от мира сего 2

Бруссуев Александр Михайлович

Алеша пожал плечами и вознамерился уйти своим маршрутом.

— Зачем эти новомодные художники чертей-то с гривами рисуют? — проговорил мужик, сплюнул под ноги и пошел прочь.

Это откровение удивило Поповича. Он сдал с рук на руки свою поклажу и под аккомпанемент криков: "Куда гусаки подевались?", припустил со двора. Мужика он догнал сравнительно быстро, тот неторопливым шагом двигался по направлению к кустам, в изобилии произраставшим на этом берегу реки Тибр. В кустах сидели злобные комары, которые могли искусать

приглянувшихся им людей до лихорадки.

— Эй, погоди! — сказал Алеша, приближаясь. — Там гусей ищут.

— Так чего же мне годить? — ухмыльнулся детина, даже не повернув головы. — Наоборот ускориться надо. Или ты меня остановить хочешь?

Последняя фраза прозвучала почему-то даже радостно, никакой угрозы, сплошной позитив.

— Да нет, — ответил Алеша, безотносительно заулыбавшись. — Но другие прибегут, гусей отбивать начнут.

— Не боись, не прибегут — они наши кусты за три версты обходят. Ибо там — что? Там комары. А они — ужасно злобные животные. Да ты сам погляди.

Из зарослей вылезли три "комара", косматые и молчаливые. У таких вряд ли кто ночью спросит, как пройти в библиотеку. Один из них глухим басом пробормотал:

— Проблемы, Арагорн?

— Думаю, что — нет, Боромир, — ответил детина и добавил, обращаясь к Поповичу. — Ты чего за мной потащился-то?

— Так вопрос у меня.

— Ну, это дело поправимое: у нас у всех вопросы. Точно, парни?

Парни не ответили, приняли гусей, для порядка резко встряхнули каждого из них за шею и двинулись вглубь бурелома. Мужик пошел следом.

— А можно мне с вами? — спросил Алеша.

Тот, что Арагорн, пожал плечами, остальные же никак не отреагировали. Попович подобрал подол своей "туники" и зашагал следом. Они по дуге обогнули загаженный пруд, примыкающий к Батиханству, и среди холмов достигли развалин каменного строения. Здесь люди раздули едва теплившийся костер, ощипали несчастных гусей и, щедро обмазав тушки грязью, затолкали их в угли. В меру своих сил Алеша помогал, на самом деле стараясь не путаться под ногами. Наконец, с делами было покончено, осталось лишь ждать, когда же поспеет добрая еда.

— Что ты хотел узнать? — спросил Арагорн.

— Про гривы, — признался Алеша. — Что ты имел ввиду?

Вместо объяснений тот указал рукой на своего третьего товарища.

— Это Леголас, — представил он. — А другой…

— Знаю, знаю, — вмешался Попович. — Его зовут Гимли. И все вы — Братство Кольца (см также Р. Р. Толкиен "Властелин Колец", желательно в обработке Питера Джексона, а еще желательней — Гоблина-Пучкова, примечание автора).

— Сообразительный мальчишка, — усмехнулся тот, что Гимли.

Эти четверо побитых жизнью и скитаниями мужиков оказались дружинниками очередного слэйвинского князя Глеба, промышлявшего специальными поручениями некогда готтского вельможи Гейдриха. На самом деле — его жены, отчего очень споро

сделались персонами нон грата во всех соседствующих владениях и едва унесли ноги, позабыв оружие, одежду и нажитое богатство. Лучше уж пойти по миру, чем мир оставить. Пробирались они домой, туда где когда-то родились, как они подозревали. Честно говоря, о месте своего рождения каждый из них имел очень смутное представление. Вообще, детства, как такового, у них будто бы и не было. Сколько себя знали, всегда бежали за очередным князем, размахивали дубинами-палицами и о смене времен года догадывались только по холоду, либо теплу, воспринимаемому телом. Да и имена настоящие куда-то подевались, вытеснившиеся неизвестно откуда взявшимися кличками.

— Ну, про Братство Кольца у нас каждый знает сызмальства, — пожал плечами Алеша.

— А откуда ты? — поинтересовался Леголас.

— С Оки, — ответил Попович, не желая очень сильно распространяться о себе. Действительно, сказки о героях с кольцами в младенчестве были очень популярными.

— И как Ока ("ка-ко-ка", примечание автора)?

Алеша удивился и даже ненадолго задумался, прежде чем ответить. Наконец, он очень осторожно выдавил из себя:

— Ку-ку-ку.

После этого мужики переглянулись и насупились. Алеша тоже нахохлился, отчего стал похож на только что выкупавшегося в луже воробья.

— Гривы, говоришь? — сказал, наконец, Арагорн.

— Ну, да, — вздохнул парень с некоторой долей облегчения — молчать в таком обществе было как-то некомфортно.

— Грива — это когда волосы растут даже на шее, — глубокомысленно изрек Боромир и повел носом над углями, пытаясь уловить, готова ли еда?

— У единорога грива, — заметил Гимли. — И его производных: лошади Александра Македонского, кулана и просто лошади.

— Львы тоже гривой трясут, особенно когда львицы на охоте парятся, — вставил свою реплику Леголас.

— Самое главное — это то, что грива бывает у Ангела, — подвел итог Арагорн. — Так раньше и рисовали: черти со свинячьим пятаком по Библейской традиции и раздвоенными копытами (Гл 8 Евангелие от Матфея: "30. Вдали же от них паслось большое стадо свиней. 31. И бесы просили Его: если выгонишь нас, то пошли нас в стадо свиней", примечание автора), а ангелы — с крыльями и гривой. Так, во всяком случае, Гейдрих считал.

— Ну и кто такие художества себе позволяет? — спросил Алеша. — Да и зачем? Разве рисунки могут кому-то помешать?

На него посмотрели, как на умалишенного, с сожалением и некоторой долей возмущения.

— Если ты служишь Богу, будешь ли ты на своих знаменах и гербах нечистого малевать? — поинтересовался Гимли. — То-то Бог порадуется. Ерунда, что под символом лукавого живете, все равно буду вам помогать. По старой памяти. Так, что ли?

— Виноват, сказал недодумавши, — попытался оправдаться Попович.