Не отпускай меня (Never Let Me Go)
Шрифт:
А потом, разумеется, я ее нашла. Я быстро перебирала футляры от кассет, думая о чем-то постороннем, и вдруг – вот она, эта картинка, под самыми моими пальцами, совершенно такая же, как тогда, годы тому назад: Джуди, ее сигарета, кокетливый взгляд на бармена, размытые пальмы на заднем плане.
Я никакого восклицания даже не издала, как сделала бы, попадись мне что-нибудь просто любопытное. Я стояла там совсем неподвижно, глядя на пластмассовую коробочку и не зная, рада я или нет. На мгновение мне даже показалось, что тут какая-то ошибка. Кассета была отличным предлогом для всего этого нашего веселья, но теперь, когда она нашлась, мы должны были остановиться. Может быть, поэтому я, к моему
– Она, что ли?
В его вопросе прозвучал неподдельный скепсис – причиной тому, скорее всего, была моя сдержанность. Я взяла футляр и держала в обеих руках; потом вдруг почувствовала громадное удовольствие – и что-то еще, что-то более сложное, грозившее заставить меня разрыдаться. Но я справилась с собой и всего-навсего дернула Томми за рукав.
– Да, она, – ответила я и в первый раз восторженно улыбнулась. – Просто не верится! Мы и правда ее нашли.
– Как по-твоему, может, это та самая? Именно та, которую ты потеряла?
Я вертела в пальцах коробочку и узнавала все от и до – детали оформления вкладыша, названия песен, каждую мелочь.
– Я отличий не вижу, – сказала я. – Но знаешь, Томми, – может быть, их тысячи таких повсюду.
Теперь уже я в свой черед заметила, что Томми не так торжествует, как мог бы.
– Томми, ты, кажется, не очень-то рад за меня, – упрекнула я его, правда, тоном явно шутливым.
– Рад, Кэт, еще как рад. Просто, ну… мне жалко, что не я ее нашел. – Он усмехнулся и продолжал: – Тогда, после того как ты ее потеряла, я много раз это себе представлял: как я ее найду, как тебе принесу. Что ты скажешь, какое у тебя будет лицо и так далее.
Его голос звучал мягче обычного, взгляд был сосредоточен на пластмассовом футлярчике у меня в руках. И вдруг я очень ясно осознала, что мы в магазине одни, если не считать старика за прилавком у входа, с головой ушедшего в свои бумаги. Мы стояли на чем-то вроде помоста в дальней части помещения, глухой и полутемной, где лежали товары, на которые старик, судя по всему, махнул рукой. Томми несколько секунд пребывал в каком-то оцепенении – по всей видимости, прокручивал в уме одну из былых своих фантазий о том, как он возвращает мне потерянную кассету. Потом внезапно он взял футляр у меня из рук.
– По крайней мере хоть куплю ее для тебя, – сказал он с усмешкой и прежде, чем я могла его остановить, спустился с помоста и пошел к прилавку.
Пока старик искал кассету, соответствующую футляру, я еще чуть-чуть побродила в глубине магазина.
Мне по-прежнему было немного жаль, что мы так быстро ее нашли, и только потом, когда мы вернулись в Коттеджи и я была одна в своей комнате, я по-настоящему это оценила – то, что у меня опять есть кассета и эта песня. Но даже тогда мои переживания были по большей части ностальгическими, и сейчас, если я достаю кассету и смотрю на нее, она ровно настолько же пробуждает воспоминания о том дне в Норфолке, насколько о старых хейлшемских годах.
Когда мы вышли из магазина, мне очень хотелось вернуть то беззаботное, почти дурашливое настроение, с которым мы в него входили. Я отпустила несколько шуточек, но Томми был в задумчивости и не реагировал.
Дорожка, на которой мы оказались, круто пошла вверх, и примерно в сотне шагов впереди, на самом краю утеса, видна была смотровая площадка со скамейками, откуда можно было глядеть
– Крисси и Родни просто помешались на этой идее. Ну – о том, что каким-то парам откладывают донорство, если у них настоящая любовь. Они уверены, что мы всё об этом знаем, но ведь в Хейлшеме никто ничего такого не говорил. Я, по крайней мере, не слышал – а ты, Кэт? Нет, это просто стало ходить последнее время среди старожилов. А люди вроде Рут только рады это раздуть.
Я внимательно на него посмотрела, но понять, что это – добродушное любовное ворчание или настоящее недовольство, – было невозможно. Я видела, однако, что у него на уме и что-то другое, не имеющее отношения к Рут, поэтому я не стала ничего говорить, просто выжидала. В конце концов он остановился совсем и носком ботинка начал двигать туда-сюда по земле смятый бумажный стаканчик.
– Знаешь, Кэт, – сказал он. – Я тут думал кое о чем. Да, я уверен, что мы с тобой не ошибаемся, в Хейлшеме никто про такое не говорил. Но там была масса всего, в чем мы не видели смысла в то время. И я подумал: если это правда, если этот слух на чем-то основан – тогда очень многое можно объяснить. То, над чем мы ломали голову.
– Что ты имеешь в виду? Что можно объяснить?
– Например, Галерею. – Томми заговорил тише и придвинулся ко мне, точно мы все еще были в Хейлшеме и обсуждали что-то в обеденной очереди или у пруда. – Мы ведь так и не смогли там добраться до сути – зачем вообще нужна эта Галерея? Зачем Мадам забирала все лучшие работы? Но теперь, кажется, я знаю. Помнишь, Кэт, как все спорили насчет жетонов – должны или нет их давать в обмен на то, что берет себе Мадам? И как Рой Дж. ходил разговаривать об этом с мисс Эмили? Ведь мисс Эмили кое-что тогда ему сказала, проговорилась – вот я теперь и задумался.
Мимо шли две женщины с собаками на поводках, и мы оба, хотя это был полнейший идиотизм, замолчали и стали ждать, пока они пройдут. Потом я спросила:
– О чем, Томми? О чем мисс Эмили проговорилась?
– Рой Дж. спросил ее, почему Мадам забирает наши работы. Помнишь ее ответ, как его передавали?
– Она, кажется, сказала, что это привилегия, что мы должны гордиться…
– Да, но не только. – Томми понизил голос до шепота. – Она еще кое-что сказала Рою – скорее всего, у нее случайно вылетело, скорее всего, она не хотела этого говорить. Помнишь, Кэт? Она сказала ему, что через рисунки, стихи и всякое такое выявляется, какие мы есть внутри. Сказала – это выявляет ваши души.
Когда он это произнес, я вдруг засмеялась, потому что вспомнила один рисунок Лоры, изображавший ее кишки. Тем не менее что-то у меня в уме забрезжило.
– Да, – сказала я. – Помню. Но к чему ты это все?
– Я вот что думаю, – неторопливо начал Томми. – Допустим, старожилы правду говорят. Допустим, у хейлшемских действительно есть эта льгота. Допустим, двое заявляют, что любят друг друга, и просят дать им больше времени побыть вместе. Тогда, понимаешь, Кэт, должен быть способ проверки – правду они говорят или нет. Ведь люди могут просто взять и сказать, что у них любовь, просто чтобы оттянуть донорство. Видишь, да, как трудно здесь судить? Или пара может искренне подумать, что это любовь, а на самом деле это секс и ничего больше. Или просто увлечение. Понимаешь, Кэт, о чем я? Судить действительно очень трудно, и совсем исключить ошибки тут, наверно, нельзя. Но вот что самое главное: кто бы там у них ни решал, Мадам или кто другой, ему нужно на что-то опираться. Я медленно кивнула.