Не отпускай меня (Never Let Me Go)
Шрифт:
Я уставилась на нее.
– Что ты имеешь в виду?
– Я думала, ты поймешь, что я имею в виду. Томми не нравятся девушки, которые… которые, ну, водились и с тем парнем, и с этим. Просто, знаешь, вкусы такие у человека. Прости меня, Кэти, но было бы, наверно, нехорошо это от тебя скрывать. Я поразмыслила, потом сказала:
– Всегда полезно знать такие вещи. Рут дотронулась до моей руки.
– Я так и думала, что ты правильно воспримешь. Только помни, учти: он очень высоко тебя ценит. Точно тебе говорю.
Мне хотелось поменять тему, но в голове была пустота. Рут, похоже, это уловила: она потянулась, издала что-то вроде зевка и сказала:
– Вот научусь если водить машину – свожу и тебя,
Несколько минут мы проговорили о том, чем можно было бы заняться в такой поездке, если бы она состоялась. Я спросила, где бы мы ночевали, и Рут ответила, что можно взять напрокат большую палатку. Я сказала, что в таких местах бывают очень жестокие ветры и ночью палатку вполне может сдуть. Все это говорилось не слишком всерьез. Но тут я вспомнила, что в Хейлшеме, когда мы еще были в младших классах, у нас однажды был пикник у пруда с мисс Джеральдиной. Джеймса Б. послали в главный корпус за пирогом, который мы вместе испекли, но, пока он его нес, сильный порыв ветра сорвал верхний слой бисквита и рассыпал по листьям ревеня. Рут сказала, что, кажется, припоминает, но очень смутно, и я, чтобы подстегнуть ее память, заметила:
– У него были потом неприятности – ведь это доказывало, что он шел через заросли ревеня.
Вот тогда-то Рут посмотрела на меня и спросила:
– Ну и что? Что он этим нарушил?
Все дело было в том, как она это произнесла, – тоном вдруг настолько фальшивым, что даже посторонний, окажись он там, это почувствовал бы. Я вздохнула с раздражением:
– Рут, перестань валять дурака! Забыть про это ты никак не могла. Ты знаешь, что этим путем нам запрещали ходить.
Может быть, у меня вышло и резковато. Рут, так или иначе, упорствовала – продолжала прикидываться, что ничего не помнит, и я раздражалась все сильней. Тут-то она и сказала:
– Какое, не пойму, это имеет значение? При чем тут вообще заросли ревеня? Давай рассказывай дальше, не отвлекайся.
После этого мы, насколько помню, продолжали разговор более или менее дружески и вскоре уже шли в сумерках вниз по тропинке обратно в Коттеджи. Но атмосфера так полностью и не разрядилась, и расстались мы у Черного амбара без обычных наших легких прикосновений к рукам и плечам.
Вскоре после этого я приняла решение и, приняв, уже не колебалась. Просто встала однажды утром и сказала Кефферсу, что хочу отправиться на курсы помощников. Все это было на удивление просто. Он шел через двор с куском Трубы в своих покрытых грязью сапогах и что-то ворчал себе под нос. Я подошла к нему, сказала, и он посмотрел на меня таким же взглядом, как если бы я стала докучать ему по поводу, скажем, дров. Потом пробормотал что-то в том смысле, чтобы я пришла во второй половине дня заполнить бумаги. Только и всего.
Дело, конечно, заняло еще какое-то время, но процесс был запущен, и внезапно я стала смотреть на все – на Коттеджи, на их обитателей – другими глазами. Я была теперь одной из отъезжающих, и вскоре об этом уже знали все. Может быть, Рут предполагала, что мы будем долгие часы проводить в разговорах о моем будущем; может быть, она считала, что от ее мнения будет зависеть, передумаю я или нет. Но я держалась от нее, как и от Томми, на некотором отдалении. По-настоящему мы в Коттеджах так больше ни разу и не поговорили, и я сама не заметила, как настало время прощаться.
Часть 3. Глава 18
В целом работа помощницы очень хорошо мне подошла. Можно даже сказать – выявила лучшее, что во мне есть. Бывает, что человек просто-напросто к ней не приспособлен, и для него все это становится колоссальным испытанием. Первое время может справляться и неплохо, но потом многие часы, проведенные
Потом еще одиночество. Ты растешь вместе со всеми, в густой массе, ничего другого не знаешь – и вдруг становишься помощником. Час за часом сидишь за рулем сам по себе, ездишь по стране от центра к центру, от больницы к больнице, ночуешь в мотелях, о заботах своих поговорить не с кем, посмеяться не с кем. Изредка можешь случайно наткнуться на донора или помощника, знакомого по прошлым годам, но времени на разговор обычно очень мало. Ты вечно спешишь, а если даже и нет – слишком вымотан для нормальной беседы. И вскоре многочасовая работа, разъезды, сон урывками – все это проникает в тебя, становится частью тебя, и это видно каждому по твоей осанке, по глазам, по походке, по манере говорить.
Я не хочу сказать, что ничем таким не затронута, – просто я научилась с этим жить. А иным помощникам само их отношение ко всему не дает держаться на плаву. Многие, это видно, просто тянут лямку и дожидаются дня, когда их остановят и переведут в доноры. Мне очень не нравится, помимо прочего, то, как они сплошь и рядом скукоживаются, стоит им переступить порог больницы. С медиками говорить не умеют, замолвить слово за своего донора не решаются. Нечего удивляться, что у них развивается неверие в свои силы и склонность винить себя, когда что-то идет не лучшим образом. Я лично стараюсь не возникать по мелочам, но если нужно – умею сделать так, чтобы мой голос услышали. Если случается провал, я, конечно, бываю расстроена, но по крайней мере чувствую, что старалась как могла, и не теряю трезвого взгляда на вещи.
Даже в одиночестве я начала находить свою прелесть. Я не хочу этим сказать, что не рада буду возможности побольше общаться с людьми после конца года, когда я уже не буду помощницей. Но мне нравится садиться в мою маленькую машину, зная, что впереди два часа дорог, бескрайнего серого неба и мечтаний. И если в каком-нибудь городке у меня выдается несколько свободных минут, я с удовольствием хожу от магазина к магазину и смотрю на витрины. В квартирке у меня четыре настольные лампы, каждая своего цвета, но все одного дизайна – абажур на рифленой «шее», которая гнется как угодно. Можно, скажем, поискать магазин с другой подобной лампой на витрине – не чтобы купить, а просто чтобы сравнить с теми у меня дома.
Иной раз настолько погружаюсь в себя, что если вдруг встречаю знакомого, то это для меня своего рода шок, с которым я не сразу справляюсь. Так было, например, в то ветреное утро, когда я шла через автостоянку у станции обслуживания и увидела Лору, сидящую за рулем припаркованной машины и глядящую пустым взором в сторону шоссе. Я была на некотором расстоянии, и на секунду, хоть мы и не виделись все семь лет после Коттеджей, у меня возникло искушение идти дальше, как будто я ее не заметила. Странная реакция, я знаю, – ведь она была из ближайших моих подруг. Как я сказала уже, отчасти это, может быть, объясняется тем, что мне тяжело так резко пробуждаться от своих мечтаний. Но кроме того, я думаю, по виду Лоры в машине, по ее сгорбленной фигуре мне мигом стало понятно, что она из тех помощников, о которых я только что говорила, и какая-то часть во мне попросту не хотела дальнейших выяснений.