Не отпускай меня
Шрифт:
— Мамино, — сказал Алекси, вынимая то и другое из ящика. — Она начала вышивать это одеяло и не успела закончить. Просила меня отдать его женщине, которую я полюблю. Здесь ее иголки и другие вышивальные штуки.
Его акцент стал заметнее, рука медленно скользила по старинной корзине.
— Как-то ты говорила, что научилась вышивать у бабушки и что она любила тебя. И что у тебя не осталось ничего от нее на память. Я подумал, что, может быть, тебе будет приятно, если у тебя будут эти вещи моей матери.
Алекси
— Это мои. Она всегда вышивала отцовские рубашки, так, как это было принято в Старом Свете. Ей всегда хотелось иметь девочку.
То, что ей дарят такое сокровище, ошеломило Джессику. Ее пальцы пробежались по пяльцам.
— Алекси, я не могу это взять. Эти вещи слишком дороги тебе.
— Теперь они твои. Хочешь — пользуйся.
Растроганная ценностью этого подарка — семейного наследия, отданного ей — Джессика обернулась к Алекси, и заветные слова сами слетели с ее губ:
— Я люблю тебя.
Алекси улыбнулся и погладил ее по щеке.
— Я знаю. Но эти слова — роскошный подарок. Ведь ты полна страхов. Они съедят тебя, Джессика. Позволь мне помочь тебе.
Она только покачала головой и сильнее сжала в руках мягкое одеяльце. Собственная мать не дарила ей ничего. Разве сможет она соответствовать этой любящей семье?
— Ты не понимаешь. Я этого не стою.
Из окаймленного кружевами платочка в вышивальной корзине Алекси вытащил маленькую коробочку из черного бархата, явно очень старую, и торжественно открыл ее.
— От матери моей матери и от тех, кто были до нее.
В его больших руках сияли ромбовидные ониксы в причудливом обрамлении из крохотных блесток железного колчедана и хрусталя. Вспыхивая огнями, колеблясь в руках, ожерелье казалось живым.
Алекси расстегнул застежку.
— Повернись.
— О нет, я не могу это носить.
Он мягко повернул ее сам и наклонился, чтобы шепнуть ей на ухо:
— Ты из всего делаешь проблему. В конце концов, это мелочь. Мама хотела бы, чтобы оно было у тебя. И я этого хочу — храни.
— Алекси, но это же семейное наследие.
Когда ожерелье было закреплено на шее, Алекси приподнял его и опустил в вырез платья.
— Ему следует лежать на твоей коже — такой нежной и белой. Носи его иногда, хорошо?
Она беспомощно взирала на него снизу вверх, трепеща от избытка чувств.
Голубые глаза, согретые нежностью, таили мечты, которые Джессика так хотела бы разделить, — но та жизнь, о какой он мечтает, для нее невозможна. Или все же?..
Алекси просил ее выйти за него.
Она сказала, что любит его.
Как велико это — и как просто. Может ли у нее быть такое будущее? Жена
Она была одна, Алекси шел работать в таверну.
Выйти за Алекси, быть его женой… Игла вошла в ткань, затем нитка. Джессика вышивала, стараясь вспомнить бабушкины уроки. Стежки возникали один за другим с удивительной легкостью. Лепестки цветка росли на глазах.
Оставался долг перед Робертом. «Позаботься о моем сыне, Джессика, хорошо? Я не был таким отцом, каким должен бы быть».
Алекси достоин того, чтобы его жена принадлежала ему полностью.
Она любит Алекси.
Но в ней самой столько всего, с чем она еще не совладала.
Она провела пальцами по волосам и принялась рассматривать в зеркале свое отражение. На шее блестело ожерелье. Два месяца жизни с Алекси убрали жесткость и напряженность из ее глаз.
Она провела руками по своему телу. Оно тоже стало мягче, груди — полнее, шире бедра. Одна мысль о том, как Алекси касается, ее возбудила чувствительность. Большие, покрытые грубыми мозолями руки так нежно скользили по ее телу.
— Алекси, — прошептала она опять.
Ее рука лежала на ожерелье; на пальце блестело венчальное кольцо с изумрудами.
Она собрала все свечи, какие нашла, и разместила их в гостиной. При их свете сняла кольцо и положила в футляр.
— Спи спокойно, Роберт. Ты навсегда останешься в моем сердце.
Тихо отворилась дверь. Алекси.
— Это очень важно — то, что ты сказала, что любишь меня, — взволнованно произнес он, сбрасывая с себя пальто. — И важно то, что я попросил тебя быть моей женой. В такой вечер нам нельзя расставаться. Мне показалось, что ты зовешь меня, и я пришел.
Алекси медленно приблизился к ней и наклонился, чтобы закрыть ее рот поцелуем.
Она вздохнула и подставила полураскрытые губы, а рука Алекси легла на ее грудь. — Скажи это еще раз, — потребовал он.
— Я люблю тебя.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Стоя на тропе, вьющейся по утесам над пляжем, Алекси едва не шатался под ветром. Такова уж погода в последних числах марта. Женская фигурка внизу, на песке, выглядела совсем маленькой.
Вода стояла низко, бурая полоса песка была окаймлена обломками дерева; волны принесли их и выбросили на берег. Джессика неторопливо обходила темные комки водорослей, иногда останавливалась, подбирала ракушку, рассматривала ее.
Скала Мертвеца находилась довольно далеко от материка, и идти от нее к высокому берегу в прилив было опасно. Много жизней оборвалось здесь, включая и жизнь первой жены Ярэка.
Дальше лежал Земляничный холм. В отлив туда нетрудно добраться пешком или на лодке. Однажды с этого полуострова смотрел на ненавистный край умирающий Камакани.