Не по сценарию

Резник Юлия

– На следующий год я поступать не буду.

– Как? Почему?! – возмутилась я.

– Потому что у мира уже есть ты.

Я ошалела! Стала ее переубеждать. Давила на то, что кино – ее страсть. Она сама не раз говорила об этом. Но все мои аргументы разбивались о ее непреклонное:

– Благодаря тебе, Аська, я и так работаю в составе съемочной группы. Меня все устраивает. Со временем, может, поступлю на продюсерский.

В то время должность Чурановой звучала примерно как «ассистент ассистента продюсера», и, говоря по правде, моя помощь в ее трудоустройстве заключалась лишь в том, что я обратилась к отцу, поняв,

что в противном случае Шурка будет вынуждена вернуться в свою деревню. Платили на такой должности мало. А работы было столько, что на нее соглашались лишь дураки, ну или истовые фанатики вроде Чурановой. И вот спустя пару лет она уже сама дослужилась до должности ассистента в съемочной команде самого Бурхана Юсупова. То есть моего отца, да.

И все-таки я думаю о папе хуже, чем он есть. Сердце противно сжимает мысль, что это ради меня он внес изменения в график. Наверняка заметил, как я измучилась на морозе, и пожалел. Не очень профессионально? Наверное. Но трогательно до легкого спазма в горле.

– Я и есть деловая, Юсупова, – надменно заявляет Шурка и тут же портит все заливистым смехом. – Ладно, Юлии Кирилловне привет. И мои поздравления.

– Ага, давай, Шур.

– Слушай, а твой-то там будет?

– Тёма? Хм… Нет.

Наверное, нет. Мы же поругались. И я ни за что не приду к нему мириться первой. Не потому что такая гордячка, просто в мире, где ментальное здоровье выходит на первый план, надо быть полной дурой, чтобы не разглядеть в поведении Басова настораживающих попыток мной манипулировать. Вестись на них – значит, изначально выбирать проигрышную стратегию.

– Да какой Тёма?! Я про Худого!

– И ты уже называешь его этим ужасным прозвищем? Б-р-р.

– Ну, прозвище и прозвище, подумаешь.

– Мне вся эта блатная тема не заходит, Шурка. Каждый раз передергивает, когда его по кличке зовут. Как будто он какой-нибудь Дон Карлеоне местного разлива, ей богу.

– Он, может, и нет. Но капитал его семья сколотила в девяностые. А ты сама в курсе, кто в те времена взобрался на вершину пищевой цепочки.

Слова Чурановой заставляют меня понервничать.

– Слушай, Шур, я не пойму, к чему этот разговор?

– Просто… – в трубке щелкает зажигалка, – Будь с ним осторожнее, ладно?

– И ты туда же!

– А кто еще?

– Рита костюмерша то же самое говорила. – От парующей в моей руке чашки на стекле образуется облачко конденсата. Рисую на нем забавную рожицу.

– Ну, так мотай на ус.

– Шурка!

– Я серьезно, Асия. Без обид, но вы здесь в столице чутка разжирели от сытой жизни. Утратили нюх. Думаете, со всех сторон защищены – влиятельными родителями, мужьями, но жизнь, знаешь, она другая. Сегодня ты на коне, завтра – нет. С мужиками вроде твоего Худякова играть не стоит.

– Я не играю!

– У него на этот счет может сложиться другое мнение.

– Ч-черт. Я поговорю с ним, – заявляю неожиданно даже для самой себя. И такая вдруг легкость охватывает – просто гора с плеч! – Мы же цивилизованные люди, правда? Что мы – не договоримся? Я все ему объясню. В жизни ведь всякое бывает? Он должен меня понять.

– На этот счет у меня есть сомнения…

– Но?!

– Но горькая правда всегда лучше сладкой лжи.

– А я о чем? Обязательно поговорю с Владом, когда он вернется. Ох, черт! Мне, и правда, пора бежать!

Не став выслушивать

Чурановские «пока», обрываю связь и мчу в отделенную от спальни лишь тонкой стеклянной перегородкой ванную. Квартиру в башне для меня приобрел отец в подарок на совершеннолетие. Тогда его дела еще шли нормально. Сейчас тоже выровнялись – во многом благодаря Владу. Но, конечно, все будет зависеть от успеха картины, в которой имею честь сниматься и я. Совру, если скажу, что это на меня не давит.

Прежде чем зайти в душ, проверяю мессенджеры. От Басова – ничего. Прекрасно. Просто, блин, потрясающе. Врубаю на полную мощь тропический душ. Это печально, но я все чаще думаю, что, может быть, поспешила, с головой нырнув с ним в отношения. Правда, я и теперь не понимаю, как могла бы устоять. Он такой… такой… что это было совершенно невозможно. Целую Тёму – и все внутри заходится от восторга. Если это не любовь, то что же?

Вернувшись в комнату, наношу легкий макияж с акцентом на глаза, долго-долго сушу и вытягиваю волосы, пока они не ложатся на плечи идеально гладким шелковым покрывалом. Поскольку юбилей матери приходится на самый разгар съемок, празднование будет довольно скромным. Ну… По меркам нашей семьи.

Ныряю в заранее приготовленное коктейльное платье из последней коллекции Schiaparelli. Беру маленькую сумочку, куда помещаются только телефон, права и губная помада. Уже на выходе распыляю в воздухе духи и становлюсь под образовавшийся дождь. Накидываю пальто. Подарок дожидается маму в багажнике. Я знаю точно, что он ей понравится, потому как этот сервиз она указала в своем вишлисте. Гостям данный список очень облегчает жизнь – не спорю. Но лично я предпочитаю сюрпризы, над которыми дарителю пришлось бы поломать голову, может быть, не один день.

Устроившись за рулем своей Ауди, еще раз проверяю мессенджеры. Тёма не объявляется. Меня бросает из крайности в крайность – от злости до страха, что он больше никогда мне не позвонит.

Выезжаю из подземного паркинга, заставив себя сконцентрироваться на дороге. Мороз давит, метет – отвлекаться точно не стоит.

Интересно, а если бы я врезалась – а хоть бы и во-о-он в тот фонарный столб, Басов бы объявился?

Фу, Асия, что за идиотизм? И главное, дальше что, если уже сейчас тебе надо попасть в аварию, чтобы привлечь его чертово внимание?!

Убеждаю себя, что все изменится, когда я поговорю с Владом. В конце концов, в чем-то Тёму можно понять. Он не привык быть на вторых ролях.

Приободрившись от этой мысли, в гостеприимно распахнутую дверь ресторана я захожу с улыбкой. Мама, как и полагается, встречает гостей у гардероба. Ей всего сорок, но выглядит она едва ли не моей ровесницей. Между ними с отцом двадцать лет разницы. Их история – банальная до оскомины. Студентка театрального без памяти влюбилась в известного режиссера. Я не уверена, что эти чувства были взаимны, но когда мать залетела, отец поступил по совести – женился на ней, влив в голубую кровь нашего рода значительную долю плебейской. Думаю, поначалу мама пребывала в уверенности, что вытащила счастливый билет. Может, даже надеялась стать отцовской музой. Но очень скоро папа постановил, что таланта в ней отродясь не водилось, а потому нечего и позориться. С тех пор мама занимается семьей и домом. В настоящий момент ее вроде бы все устраивает. Но я не уверена, что так было всегда.