Не под общим знаменателем

Соколова Екатерина

Вообще, уровень моего «интеллектуального голода» в детстве был какой-то запредельный. И если я и не была круглой отличницей, то прежде всего потому, что с малых лет я распределяла свой ресурс исходя из каких-то своих особенных нужд и потребностей. Так, например, на празднование по случаю дня Космонавтики мне задали подготовить доклад о Юрии Гагарине. Придя в библиотеку, я наткнулась на книгу, написанную его матерью Анной Гагариной «Слово о сыне» и поняла: «Вот оно! Не сухое академическое, а именно живое, настоящее, то, что расскажет о нем как о живом человеке!».

И поскольку домашних заданий к другим предметам нам никто не отменял, книгу я читала всю ночь, не ложась спать в принципе. Родители, кстати, были осведомлены о моем странном режиме, но, это был седьмой или восьмой класс нашей «замечательной» гимназии, и подобный спартанский режим уже входил в привычку.

Без листочка с планом или какой-либо другой опорной «шпаргалки» я стояла на сцене актового зала школы и рассказывала о первом космонавте то, что невозможно было прочитать о нем ни в энциклопедиях, ни в учебниках. Где-то через полчаса моего рассказа, не дав договорить мне и половины из того, чем хотелось мне поделиться, меня прервали на полуслове и попросили закончить. Но я не обижалась – у меня в голове было абсолютно четкое ощущение того, что я сделала что-то очень важное и нужное…

< image l:href="#"/>

Примерно через неделю после того выступления я сидела поздно вечером на веранде своей дачи и молча размышляла, «глядя в далекий космос». Ко мне подошли работающие у нас тогда печник Олег и плотник Коля и спросили:

– Ты чего это не спишь? Уроки делаешь?

– О Гагарине думаю! Я такую книгу прочла. Хотите послушать?

– Ну, пожалуй, послушаем и про Гагарина, – наливая чай и подсаживаясь ко мне, сказали наши работники.

На следующее утро спустившимся к завтраку родителям предстала абсолютно идиллическая картина: молча сидели на веранде и задумчиво глядели в космос уже мы втроем, с Колей и Олегом…

Вполне закономерно, что класса до шестого школу я любила. И Первого сентября я ждала, как ждут начала нового захватывающего путешествия. Я была чистым листом, на котором можно было «нарисовать» практически всё: моя память впитывала молниеносно и без фильтров, и, как позже выяснится, с функцией сохранения на десятилетия. Довольно много времени пройдет, прежде чем я обнаружу, что прочитать параграф и потом мысленно, закрыв глаза, перечитывать букву за буквой этого же параграфа в автобусе по дороге на работу, – не самое популярное развлечение большинства людей.

– Что ты видишь перед глазами перед тем, как засыпаешь? – спросила меня как-то коллега.

– Да, когда как, – не задумываясь ответила я, – Иногда что-то, написанное на доске на уроке биологии лет двадцать назад, иногда какие-то отрывки из книг.

Все, читанное и увиденное мной, оставалось где-то внутри. И параллельно происходившим событиям, словно титры в фильме, я видела текст – описание происходящего. Так работала моя детская память, носитель, на котором нельзя использовать функцию «черновика». Все, что клалось в нее, оставалось навсегда, формируя при этом личность будущего взрослого человека.

И

поскольку большую часть времени я проводила в школе, а после уроков – в музыкальной школе, то и львиную долю того, что закладывалось в фундамент моей жизни с шести лет, закладывалось из года в год учителями.

В третьем классе эстафету моего развития перехватила наша историк. Человек, безусловно, увлеченный своим предметом, бывший археолог, она рассказывала о древнегреческих богах так, как будто знала всех их лично. Ее невозможно было поймать на незнании – боги Древнего Олимпа настолько «срослись» с ее жизнью, «вплелись» во все, что она делала, что, говоря о них, она будто рассказывала истории своей семьи. Так знать предмет можно, только если ты действительно любишь его.

Говорят, ученые и художники – это люди которые не просто стремятся понять этот мир, но и описать его доступными им средствами. Талантливый живописец описывает свое видение мира с помощью сотни оттенков, писатель – с помощью речевых оборотов, физик видит и описывает мир исходя из законов физики. Если учитель и мог быть одновременно и ученым, и художником, то наша историчка была именно такой. А я, будучи ребенком, как оживший мольберт, ждала, пока какой-нибудь мастер подойдет к нему и начнет рисовать картину его будущего мира…

Абсолютное знание учителем своего предмета явилось причиной моего абсолютного доверия к нему. И на моем жизненном мольберте начали вырисовываться знания:

«У сына Зевса и Ио, Эпафа, был сын Бел, а у него было два сына – Египт и Данай. Всей страной, которую орошает благодатный Нил, владел Египт, от него страна эта получила и свое имя.»

«Достиг Пелопс полуострова на самом юге Греции и поселился на нем. С тех пор этот полуостров стал называться по имени Пелопса Пелопоннесом.»

«У царя богатого финикийского города Сидона, Агенора, было три сына и дочь, прекрасная, как бессмертная богиня. Звали эту юную красавицу Европа.»

«Древнегреческий бог Пан может наслать и панический страх: такой ужас, когда человек опрометью бросается бежать, не разбирая дороги, через леса, через горы»

«Тяжкое наказание несет Сизиф в загробной жизни за все коварства, за все обманы, которые совершил он на земле. Он осужден вкатывать на высокую, крутую гору громадный камень. Сизиф никогда не сможет достигнуть цели – вершины горы. Отсюда появилось выражение «Сизифов труд» – тяжелые и абсолютно бессмысленные действия, при этом регулярно повторяемые».

И всё бы ничего с этими легендами и мифами, вот только верховный правитель Зевс, имея законную жену Геру, то и дело «вляпывался» во внебрачные романтические отношения, результатом которых часто становилось рождение детей.

«Зевс-громовержец любил прекрасную Семелу. И родился у Семелы сын Дионис.»

«Зевс-громовержец, похитив прекрасную дочь речного бога Асопа унес ее на остров Ойнопию, который стал называться с тех пор по имени дочери Асопа – Эгиной.»

«И стала дочь Акрисия женой Зевса. От этого брака родился у Данаи прелестный мальчик. Мать назвала его Персеем.»