Не покидай меня, любовь
Шрифт:
— Чувствуешь, как сильно я хочу тебя? — выдавил он.
— Винченцо!
Какая-то холодная решимость промелькнула в его взгляде, прежде чем он захватил ее губы, и на этот раз поцелуй был наказывающим, злым. Если поцелуи считаются демонстрацией любви, то этот был их полной противоположностью. Но это не помешало ей откликнуться на него. Эмма просто не могла остановить себя, как бы громко не возражал голос разума.
И не является ли это неким инстинктом? Ведь мужчина, который обнимает ее, признанный отец ее ребенка? Теперь, когда он увидел Джино, увидел
Эмма, ты дура, сказала она себе. Выдумываешь разные глупости, чтобы оправдать… это…
— Винченцо! — простонала Эмма, приоткрыв губы под напором губ Винченцо, чувствуя его мужской жар и ощущая силу его желания. Он начал расстегивать на ней пальто, и она позволила ему. Позволила отодвинуть ткань в сторону и пробежать ладонями по бедрам. А потом он стал задирать на ней платье. Эмма почувствовала, как нетерпеливо заерзала, царапая пальцами его широкие плечи, жаждая сорвать с него пальто и желая, чтобы вся их одежда исчезла словно по волшебству. — Винченцо, — повторила она, на этот раз нетерпеливее.
Винченцо ощущал неистовое биение своего сердца. Ему казалось, что он умрет, если не овладеет ею немедленно. И он откликнулся на ее призыв. Винченцо обхватил ее бедра своими в провокационном и примитивном соблазнении, старом как мир, и она уткнулась ему в грудь, словно он притягивал ее с какой-то магнетической, непреодолимой силой.
И вдруг так же резко, как привлек к себе, Винченцо убрал руки и отпустил Эмму. Ее колени подогнулись, а рука ухватилась за подлокотник дивана.
— О чем я только думаю? — Он как будто разговаривал сам с собой, и в его голосе прозвучало отвращение к себе. Неужели он хочет снова заняться с ней любовью, несмотря на тот факт, что она утаила от него сына? И, может, даже отпустить шофера и провести с ней всю ночь, а утром проснуться под нежный лепет их пробудившегося сына?
Но разве не ослабит его позицию, если сегодня она иссушит его силы своей безудержной сексуальностью? А если он внезапно оставит ее сейчас, то оставит томящейся, гадающей… Ибо Винченцо знает, что неожиданность — самый эффективный прием, если жестко торгуешься за что-то.
— Ах, Эмма, — проговорил он голосом, похожим на расплавленную сталь. — Слишком много раз я слушал свое тело в том, что касается тебя, mia bella. Слишком много раз ты использовала свои неотразимые чары, чтобы обольстить меня и так распалить аппетит, что я не мог мыслить здраво. Но сейчас этот номер не пройдет. Сейчас я должен подумать головой, а не…
Винченцо криво усмехнулся и бросил быстрый взгляд на источник своего дискомфорта. Он увидел, как краска залила ей скулы. Как она может краснеть, словно наивная девственница, когда только что извивалась в его руках, как бесстыдная потаскуха? Он сделал шаг назад, подальше от соблазна, лицо его окаменело.
— Я вернусь завтра утром в девять. Что-то в его голосе насторожило Эмму.
— Вернешься для чего? — спросила она, пытаясь говорить спокойно.
Винченцо пригладил рукой свои растрепанные черные волосы. Конечно,
— Подожди и увидишь, — заявил он.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Эмма провела долгую бессонную ночь, недоумевая, как могла снова позволить Винченцо соблазнить ее, чтобы опять подвергнуться его презрению. Она же знает, каково его, как сицилийца, отношение к женщинам. Он посчитает, что она вела себя распутно, в этом нет никаких сомнений, принимая во внимание тот его ледяной взгляд. То, как он убрал от нее руки, как будто держал что-то грязное или заразное.
Он явно не испытывает к ней ничего, кроме презрения, и если она будет продолжать вести себя так, это лишь укрепит его в этом мнении и ослабит ее позицию.
Ей ни на минуту не следует забывать, с кем она имеет дело: с человеком, который представляет все могущество одной из самых богатых и влиятельных семей на Сицилии. Эмма заметила отблеск боевого огня в его черных глазах, а она не глупа. У нее есть нечто такое, что Винченцо жаждет заполучить всей душой — сына и наследника, — и если они больше не вместе как муж и жена, не попытается ли он отвоевать опеку над ребенком?
Когда бледный рассвет прокрался сквозь шторы, она поплотнее укутала в одеяло свое дрожащее тело, недоумевая, как могла быть такой наивной и не предвидеть это.
В мире Винченцо все черно-белое. Женщины либо шлюхи, либо девственницы. Либо любовницы, либо жены. И ей этого никогда не изменить.
И что же теперь делать?
Устало выбираясь из постели, Эмма попыталась поставить себя на место мужа. Будет он пытаться доказать, что она плохая мать? Или попробует использовать против нее то, что она обратилась к нему за помощью?
Натянув старые джинсы и толстый свитер, молодая женщина умылась и пошла на кухню сделать себе чашку кофе, пока Джино не проснулся.
Эмма готовила пюре ему на завтрак, когда прозвонил дверной звонок, и внезапно она вспомнила, что не расчесалась, как следует. С другой стороны, так Винченцо не подумает, что она пытается… пытается… Эмма нахмурилась. Как он выразился? Использовать свои чары. Но в том-то и беда с Винченцо: даже когда он оскорбляет тебя, хочется растаять, когда потом подумаешь об этом.
Поэтому и не думай, твердо велела она себе, распахивая дверь, но, к своему удивлению, увидела Эндрю, стоящего с миской яиц в руке и довольно грустным лицом.
— Доброе утро, Эмма, — ворчливо проговорил он. — Вот, принес тебе. Один из фермеров прислал мне в подарок, и я подумал, что тебе они понадобятся больше.
Эмма заморгала.
— О, спасибо, Эндрю… как мило. Я сделаю омлет.
У него, кажется, порозовели уши.
— Э, ничего, если я зайду на минутку? Эмма украдкой взглянула на часы. До девяти время еще есть, едва ли Винченцо появится раньше. А если и появится, что с того? Она тоже имеет право на свою жизнь, и эта жизнь не включает самого Винченцо с его старомодным взглядом на то, как следует жить одинокой матери.