Не поле перейти
Шрифт:
Неясно, лениво, не задержавшись, проплыла мысль: он стоит на том же пути, по которому идет поезд. Огни приближались быстро, слепили глаза, а он стоял и смотрел на них, не в силах оторвать взгляда или сойти в сторону. Он стоял будто под гипнозом этих притягивающих огней, и ему не было страшно. Снова неясно и лениво напомнила о себе тревожная мысль, но оборвалась от грохота, грома, света, навалившихся сзади. Володя шарахнулся в сторону и только тогда понял, что по второму пути в противоположном направлении промчался паровоз. Теперь мимо него неслись вагоны, грохоча на стыках. И опять подумалось:
если
На станции, как и всегда, стоял бесконечный и беспорядочный гул. Десятки паровозов гудели на разные лады, надрывались, хрипели, и в эти голоса вплетались тонкие, визгливые или дребезжащие звуки рожков и свистков. Время от времени, заглушая все вокруг, заревет мощный паровоз, и гулко ответит ему далекое эхо.
Для Володи это не был хаос звуков. Каждый паровозный гудок выражал определенную, ясную мысль и имел точный адрес: между машинистами и станционными работниками шел деловой разговор. Чаще всего это был согласный разговор, и обе стороны оставались удовлетворенными. Но порой возникал спор, и тогда сигналы нервничали, надрывались, пока какая-либо сторона не уступит.
Даже в такую тяжелую минуту Володя не мог не остановиться и не послушать, о чем говорят паровозы.
Кто-то неистово требует, чтобы его пропустили на канаву для чистки топки. А вот этот уже вернулся из поездки и спешит на деповские пути на отдых. Его гудки просящие, жалобные, "Я, конечно, понимаю, что всем вам некогда, но и меня поймите, ведь я устал, отдохнуть хочется".
Тонкие голоса маневровых паровозов, мечущихся по всем путям, крикливо сообщают о своем маршруте:
то им надо на третий путь, то на тринадцатый. И те, кто стоит возле стрелок у входа на эти пути, отвечают рожком: пожалуйста, можете не кричать, стрелка вам сделана.
А зазевается стрелочница, "маневрушка" поднимет такой шум, чтобы ее сигналы начальник станции услышал: видите, дескать, как плохо ваши люди работают.
Где-то сбоку, на запасных путях, еще одна трудолюбивая "кукушка", повторяя приказы составителя, заладила только три сигнала: "вперед", "назад", "тише". И, подчиняясь этим сигналам, действительно снует взад-вперед то быстрее, то тише.
В западном парке у товарного Эм не ладится с тормозами. Он все время сигналит: "затормозить", "отпустить".
Откуда-то издалека доносится оповестительный гудок. Это паровоз предупреждает всех: "Я приближаюсь с поездом, для меня открыт семафор, еще раз проверьте, все ли в порядке, не попаду ли я на занятый путь, остановилась ли "маневрушка", да и вообще я уже почти на станции, так что все, кому положено, пусть выходят меня встречать".
А с противоположной стороны несутся гудки группами по три длинных, протяжных, взывающих: машинист требует, чтобь! поездная прислуга немедленно затянула ручные тормоза. Он идет с уклона и, видимо, на одного себя не надеется.
И все эти гудки, свистки, сигналы сливаются в общий бесконечный гул, который кажется непосвященному человеку страшным хаосом.
Станция
Странные вещи бывают в жизни. Его тянуло в депо, будто он знал, как важно для него в эту минуту, именно в эту минуту, оказаться там.
На деповских путях было меньше света, чем на станционных. Часть территории совсем не освещалась.
Но и здесь шла своя жизнь. На всех путях стояли паровозы. Издали возле каждой машины виднелся только человек с факелом и исходящий от него огненный круг.
Володя знал, что там делается. Вот фигурка с факелом и масленкой. Это помощник машиниста смазывает подшипники. Вот в огненном круге человек с молотком. Это машинист принимает паровоз. Вот факел вырвал из темноты фигуру у тендерных колес. Это кочегар осматривает буксы. Паровозная бригада готовится к поездке.
Рядом другой паровоз. Факелы поднимаются наверх, в будку машиниста, и там гаснут. Значит, все приготовления закончены, факелы опущены в бидон с мазутом. Здесь они хорошо пропитаются, и когда снова понадобятся, их просунут в дверцу топки, и они вспыхнут ярким светом.
Володя вошел в депо. Возле одного из паровозов возился слесарь.
– Черт знает что творится, тьфу!
– услыхал Володя голос позади себя и обернулся.
Перед ним стоял его сосед по квартире, старый мастер депо.
– А ты зачем сюда так поздно, тоже в машинисты метишь?
Володя опешил. А старику, видно, хотелось излить душу безразлично перед кем, и он зло заговорил:
– Сопли не умеют утереть, а на паровоз лезут - потому так и получается.
– А что получается?
– с недоумением спросил Володя.
– Как - что? Видишь, на канаву загнали, - показал он на паровоз. Насос, понимаете, испортился.
А что в нем испортилось? Пуговка от стержня оторвалась, вот и все. А он, нате вам, в депо гонит, - возмущенно развел старик руками.
– Все потому, что скороспелок готовят. Раньше, бывало, ты годков пять-десять слесарем поработай, все нутро руками прощупай, посмотри, где что находится, а потом и на паровоз можно. А теперь что? Расскажут мальчишкам те-о-ре-тичес-ки, куда гайки крутятся, - и уже машинист! А ты руками пощупай, попробуй, куда они крутятся, покрути-ка их. То-то, брат... Вот и получается: чуть что, он в депо лезет, а случись какая малость в пути, вспомогательный паровоз требует. Тьфу!
– сплюнул он еще раз и, не обращая больше внимания на Володю, пошел в свою конторку.
Весь следующий день слова старого мастера не выходили из головы Володи. Разумом он понимал, что надо сначала на паровозного слесаря выучиться, действительно узнать все нутро машины, но велика ли сила воли в пятнадцать лет! Он решил сразу учиться на помощника машиниста в Омском ФЗУ, где был недобор на паровозном отделении.
Несколько дней ходил Володя с мятущейся душой.
В день отъезда ему особенно было не по себе. Поезд отправлялся в три часа ночи, впереди целый свободный день. Его тянуло в депо, хотя он твердо решил не ходить туда.