Не померкнет никогда
Шрифт:
Эффект массированного огня с короткой дистанции получился большой. Стали останавливаться подбитые танки, другие загорались от метко брошенных бутылок. Пехота, не дойдя до наших окопов, залегла.
Однако поразить все танки — в атаке участвовало атаке шестидесяти — было невозможно. До тридцати машин прорвались через наши траншеи. Обогнув наблюдательный пункт Сереброва и станцию Карпово, эта группа двинулась вдоль железной дороги в наши тылы.
Тридцать танков — не шутка, даже если они оторвались от своей пехоты. У штаба армии не было подвижного противотанкового резерва. Было решено
Мера была правильной, но зенитный дивизион все же не понадобился. Танки далеко не прошли. Перехватить их сумели сами артиллеристы 95-й дивизии.
В лощине вблизи поселка Виноградарь, между Карповом и Выгодой, танки почему-то остановились, быть может ожидая приказаний или свою пехоту. Этого оказалось достаточно, чтобы полковник Пискунов успел перебросить к поселку несколько орудий. Когда они открыли огонь, танки начали разворачиваться. А в соседней лесопосадке уже стояли пушки противотанкового дивизиона. Танки, что называется, подставили им борта, и три машины сразу же были подбиты. Остальные, не рискуя двигаться без пехоты по нашим тылам и натыкаться на батареи, пошли через линию фронта обратно.
Это, однако, не означало, что бой окончен. Противник возобновлял атаки вновь и вновь. И на некоторых участках отбивать их становилось все труднее.
Уже несколько раз вылетали на штурмовку истребители. Из Восточного сектора был послан к станции Карпово бронепоезд (состояние пути позволило ему ворваться, ведя огонь на оба борта, в расположение противника). Но все-таки исход этого многочасового боя решили полевая артиллерия и пулеметчики, стойкость стрелковых подразделений, их героические контратаки.
Во второй половине дня генерал Воробьев соединился с командармом с наблюдательного пункта полковника Сереброва. Командир дивизии доложил, что противник бежал с поля боя, оставив множество убитых и раненых, и что с НП он сам насчитал двадцать пять подбитых и сожженных танков.
— Фролович говорит, что такого еще не видывал… Танки до сих пор горят, и все поле в дыму! — весело объявил Софронов, кладя трубку. — Поздравление надо ему сочинить официальное, от Военного совета. Особо отметить артиллеристов и истребителей танков. Не зря Воробьев о бутылках беспокоился — пригодились! Пусть представляет отличившихся к награде…
— Знаешь что, Георгий Павлович, — предложил член Военного совета Воронин. — Если завтра там будет потише, давай-ка отправим туда делегатов от других частей — откуда можно. Пусть поглядят на подбитые танки и всем расскажут. Пожалуй, не только Воробьев, а никто еще у нас такого побоища не видел.
— Полезная будет экскурсия, — согласился командарм.
Генерал Софронов счастливо улыбался. Радостное возбуждение охватило всех находившихся на армейском КП.
Как-никак приморцы отбили самую сильную атаку на одесские рубежи с начала обороны. Противник еще не бросал нигде в наступление одновременно на одном участке столько пехоты и танков. Западный сектор выдержал этот удар, и почти половина введенных в бой неприятельских танков оказалась уничтоженной.
Отчаянная попытка прорвать нашу оборону на
Я еще не сказал, что натиск в Западном секторе совпал — очевидно, не случайно — с массированными налетами на город и порт, в которых участвовало до сотни бомбардировщиков. Должно быть, им ставилась задача дезорганизовать наш тыл в часы, когда противник рассчитывал прорвать фронт у станции Карпове.
К прочим тревогам дня прибавилось донесение воздушной разведки флота о выходе из румынского порта Сулины группы транспортов, эскортируемых сторожевыми катерами и самолетами. Не исключалось, что их курс ведет к району Одессы…
Не знаю, были ли на этих судах войска и входило ли тогда в планы неприятельского командования нанесение нам комбинированного удара, включавшего высадку у Одессы морского десанта, но считаться приходилось и с такой возможностью. Во всяком случае, до тех пор, пока мы не узнали, что эту группу кораблей атаковали черноморские летчики и, потопив два транспорта, заставили остальные повернуть обратно.
В свете всех этих обстоятельств приобретал еще большее значение тот отпор, который сумели дать приморцы прямой попытке противника крупными силами прорваться к городу на суше.
Нельзя не назвать командиров, особенно отличившихся в тот день. И прежде всего полковника Сергея Ивановича Сереброва. В конечном счете все зависело от того, выстоит ли его 161-й стрелковый полк, и Серебров, разумеется, сознавал, какая легла на него ответственность. Он руководил действиями полка с наблюдательного пункта, видя все поле боя. Несколько раз этот старый солдат, чувствуя, где надо морально поддержать бойцов, сам появлялся в батальонах и ротах.
— Сегодня я в полной мере оценил и командирское умение, и личное мужество Сереброва, — отмечал Василий Фролович Воробьев, докладывая о подробностях боя.
Труднее всего пришлось 3-му батальону серебровского полка. Именно на его участке прорвалась группа вражеских танков. Задержать их батальон не смог, но, пропустив танки через свои траншеи, бойцы продолжали отбивать атаки пехоты. Против батальона наступал целый полк, и был момент, когда одна рота дрогнула, начала отходить, Тут грозила образоваться брешь, которая могла надломить пашу оборону, и Серебров приказал комбату восстановить положение любой ценой.
Комбатом являлся 22-летний лейтенант Яков Бреус, принявший батальон две недели назад, во время боев под Дубоссарами, где был убит прежний командир. Лейтенант вскочил на коня (да, так воевали мы в то время — командиру стрелкового батальона полагался конь), прискакал под огнем на участок этой роты и сам повел ее в контратаку. Командир полка тем временем позаботился об усиленной артиллерийской поддержке. Но вернуть позиции помогли роте в первую очередь отвага и решительность молодого комбата.