Не потерять себя
Шрифт:
Силантий долго смотрел вслед удаляющейся машине, потом запер ворота, спрятал оставленные внуком деньги под матрац, ухмыльнулся его глупости и пошёл копать картошку.
Ага, так и разбежался он нанимать кого-то! Будет он отдавать деньги за то, что наёмники половину картошки в земле оставят! Сам выкопает. И звонить почём зря не будет – не хочет на пустые разговоры деньги тратить. Тем более, деньги внука. Пусть внук лучше мороженого девчине своей купит лишний раз да в кино её сводит или в кафе.
Силантий вспомнил, как угощал когда-то Марью эскимо на палочке и газированной
Вот после этого трагикомичного случая Силантий, сам того не ожидая и ужасаясь своей смелости, взял да и сделал Марье предложение. Марья дала согласие. Тоже неожиданно и сразу. Без всякого там «надо подумать», «я к этому ещё не готова» и тому подобного.
Давно это было, а помнится так, будто вчера произошло. И было это в Томской области.
Глава 2
В Томской области Силантий и Марья оказались по вербовке в самом начале 50-х. Здесь, за тысячи километров от родной Белоруссии, выяснилось, что были они не только земляками, но и соседями: Петьковщина, родная деревня Силантия, находилась в двух часах ходьбы от Чемерис, где родилась и жила до этого Марья. Воистину, неисповедимы пути Господни. И до чего же разные были они: степенный, немногословный Силантий и звонкоголосая певунья Марья, озорница и хохотушка, а вот приглянулись друг другу.
Посёлок со смешным названием Мыльджино. Комната в огромном бараке, построенном для переселенцев прямо на болоте. А где же ещё могли его построить, если другие, более-менее сухие места были заняты коренным населением? Но эти годы были самыми счастливыми в их жизни, потому что они были молоды, потому что они любили. Даже тучи гнуса, от которого не спасали и накомарники, не омрачали их счастья.
Вот, правда, с детьми немного не так получилось, как хотелось. Не было у них своих детей – сказалось на Марье военное лихолетье. Три выкидыша кряду, и врачебное заключение, как приговор. Федьку, мать которого утонула во время ледохода на Нюрольке, а отца никто никогда не видел, они усыновили пяти лет от роду и, переехав в Каргасок, а затем, поселившись в близлежащей деревне, не скрывали ни от кого, что он приёмный.
Правильно делали. Сейчас вон смотрит Силантий по телевизору разные умные передачи, где учёные люди решают, когда можно ребёнку узнать правду о его приёмных родителях, и удивляется Силантий глупости этих психологов. Так и хочется ему прервать их пустую говорильню:
– Сразу говорить правду нужно! Не надо ребёнку врать, тогда и трагедий меньше будет. Малое и переболеет быстрее.
Они не сюсюкались с Федькой, не оглядывались на людей, что, мол, скажет тот или другой. Если надо было наказать за проказы да шалости, то Силантий и ремень в руки брал. Но никогда не было наказания по навету –
С малых лет приучали к труду, и с шести-семи лет мальчик имел определённые обязанности: сходить в магазин за хлебом, наносить в дом дров, подмести пол, накормить собаку.
И Федька – ни в детстве, ни став уже подростком – ни разу не сказал им, что права они не имею ему указывать или наказывать его, поскольку они ему – никто. Нет. Федька считал, что они и есть самые родные ему, самые что ни на есть любящие его люди. И самые любимые. Он, давно уже ставший Фёдором Силантьевичем, любил стариков настоящей сыновней любовью, горячей и нежной.
На похоронах матери седой профессор плакал и не замечал слёз. Так горько и безутешно плакал он только тогда, когда хоронили ту маму, родную. Эта тоже была родной.
Остался отец один. У Фёдора сжималось сердце при виде согбенной горем его фигуры и пустого взгляда. Казалось, отец потерял не только свою жену, но и самого себя, перестал понимать и принимать происходящее – казалось, оно его больше не интересовало вообще. Жил, как спал. Лилия сама предложила забрать отца в город. Квартира большая, трёхкомнатная. Места всем хватит. Сын Сергей к тому времени уже от них отселился и тоже не прочь был принять деда к себе в такую же трёхкомнатную квартиру. Но только вот сам Силантий с переездом что-то не поспешал.
Но созрел-таки и он, день отъезда.
***
Провожать Силантия пришли кум Николай с Одаркой и соседи. Сергей с Артёмом по-быстрому закинули сумки в багажник внедорожника, захлопнули дверцу и закурили в ожидании конца церемонии прощания.
Силантий отдал куму ключ от дома, кликнул Полкана и пошёл к машине. Полкан устроился на коврике в ногах хозяина и виновато посматривал на Сергея, будто просил прощения за то, что тому приходится обременять себя заботой и о нем, старом псе, давно уже вышедшем в тираж. Но в то же время во взгляде том сквозила по-мужски сдержанная благодарность за то, что его, Полкана, не разлучили с любимым хозяином.
Сергей пожал руку деду Николаю, обнял его, чмокнул в щёку бабку Одарку и велел всем односельчанам забегать в гости, когда случится бывать в городе. Одарка, с трудом перемещая себя на варикозных ногах даже по своему подворью, пообещала забегать всенепременно. Николай промолчал, он дальше райцентра никуда не ездил. Как, впрочем, и сама Одарка.
Заехали на кладбище попрощаться с Марьей. Правда, вчера Силантий полдня просидел там, всё Марье обсказал, совета испросил, получил её благословение на городскую жизнь и попрощался. Когда уж теперь он её навестит, одному Богу известно. Но молодёжи не след знать о вчерашнем их разговоре – не поймут.
А вот внуку не лишне будет ещё раз поклониться бабке. Ведь Марья-то ему больше матерью была, чем даже мамка его учёная. Это ведь Марья его от родильного дома до самой школы тешила. Это ведь ей Сергей первое слово адресовал и из её рук первый шаг сделал. Ох, и любила же бабка внучонка своего долгожданного! А в любви да в ласке и дети вырастают благодарными да правильным. Как Федька. Как Серёжка. Разве не так? Вырос внук хорошим человеком, заботливым да внимательным и к родителям своим, и к деду с бабкой.