Не позволяй душе лениться

Заболоцкий Николай Алексеевич

1952

Старость

Простые, тихие, седые,Он с палкой, с зонтиком она, —Они на листья золотыеГлядят, гуляя дотемна.Их речь уже немногословна,Без слов понятен каждый взгляд,Но души их светло и ровноОб очень многом говорят.В неясной мгле существованьяБыл неприметен их удел,И животворный свет страданьяНад ними медленно горел.Изнемогая, как калеки,Под гнетом слабостей своих,В одно единое навекиСлились живые души их.И знанья малая частицаОткрылась им на склоне лет,Что счастье наше – лишь зарница,Лишь отдаленный слабый свет.Оно так редко нам мелькает,Такого требует труда!Оно так быстро потухаетИ исчезает навсегда!Как ни лелей его в ладоняхИ как к груди ни прижимай, —Дитя зари, на светлых коняхОно умчится в дальний край!Простые, тихие, седые,Он с палкой, с зонтиком она, —Они

на листья золотыеГлядят, гуляя дотемна.Теперь уж им, наверно, легче,Теперь всё страшное ушло,И только души их, как свечи,Струят последнее тепло.

1956

В кино

Утомленная после работы,Лишь за окнами стало темно,С выраженьем тяжелой заботыТы пришла почему-то в кино.Ражий малый в коричневом фраке,Как всегда, выбиваясь из сил,Плел с эстрады какие-то вракиИ бездарно и нудно острил.И смотрела когда на него тыИ вникала в остроты его,Выраженье тяжелой заботыНе сходило с лица твоего.В низком зале, наполненном густо,Ты смотрела, как все, на экран,Где напрасно пыталось искусствоК правде жизни припутать обман.Озабоченных черт не менялиСудьбы призрачных, плоских людей,И тебе удавалось едва лиСопоставить их с жизнью своей.Одинока, слегка седовата,Но еще моложава на вид,Кто же ты? И какая утратаДо сих пор твое сердце томит?Где твой друг, твой единственно милый,Соучастник далекой весны,Кто наполнил живительной силойБесприютное сердце жены?Почему его нету с тобою?Неужели погиб он в боюИль, оторван от дома судьбою,Пропадает в далеком краю?Где б он ни был, но в это мгновеньеЗдесь, в кино, я уверился вновь:Бесконечно людское терпенье,Если в сердце не гаснет любовь.

1954

Свадьба

Сквозь окна хлещет длинный луч,Могучий дом стоит во мраке.Огонь раскинулся, горюч,Сверкая в каменной рубахе.Из кухни пышет дивным жаром.Как золотые битюги,Сегодня зреют там недаромКовриги, бабы, пироги.Там кулебяка из кокетстваСияет сердцем бытия.Над нею проклинает детствоЦыпленок, синий от мытья.Он глазки детские закрыл,Наморщил разноцветный лобикИ тельце сонное сложилВ фаянсовый столовый гробик.Над ним не поп ревел обедню,Махая по ветру крестом,Ему кукушка не певалаКоварной песенки своей:Он был закован в звон капусты,Он был томатами одет,Над ним, как крестик, опускалсяНа тонкой ножке сельдерей.Так он почил в расцвете дней,Ничтожный карлик средь людей.Часы гремят. Настала ночь.В столовой пир горяч и пылок.Графину винному невмочьРасправить огненный затылок.Мясистых баб большая стаяСидит вокруг, пером блистая,И лысый венчик горностаяВенчает груди, ожиревВ поту столетних королев.Они едят густые сласти,Хрипят в неутоленной страстиИ, распуская животы,В тарелки жмутся и цветы.Прямые лысые мужьяСидят, как выстрел из ружья,Едва вытягивая шеиСквозь мяса жирные траншеи.И, пробиваясь сквозь хрусталь,Многообразно однозвучный,Как сон земли благополучной,Парит на крылышках мораль.О пташка божья, где твой стыд?И что к твоей прибавит честиЖених, приделанный к невестеИ позабывший звон копыт?Его лицо передвижноеЕще хранит следы венца,Кольцо на пальце золотоеСверкает с видом удальца,И поп, свидетель всех ночей,Раскинув бороду забралом,Сидит, как башня, перед баломС большой гитарой на плече.Так бей, гитара! Шире круг!Ревут бокалы пудовые.И вздрогнул поп, завыл и вдругУдарил в струны золотые.И под железный гром гитарыПодняв последний свой бокал,Несутся бешеные парыВ нагие пропасти зеркал.И вслед за ними по засадам,Ополоумев от вытья,Огромный дом, виляя задом,Летит в пространство бытия.А там – молчанья грозный сон,Седые полчища заводов,И над становьями народов —Труда и творчества закон.

1928

Посредине панели…

Посредине панелиЯ заметил у ногВ лепестках акварелиПолумертвый цветок.Он лежал без движеньяВ белом сумраке дня,Как твое отраженьеНа душе у меня.

1957

Разве ты объяснишь мне

Разве ты объяснишь мне – откудаЭти странные образы дум?Отвлеки мою волю от чуда,Обреки на бездействие ум.Я боюсь, что наступит мгновенье,И, не зная дороги к словам,Мысль, возникшая в муках творенья,Разорвет мою грудь пополам.Промышляя искусством на свете,Услаждая слепые умы,Словно малые глупые дети,Веселимся над пропастью мы.Но лишь только черед наступает,Обожженные крылья влача,Мотылек у свечи умирает,Чтобы вечно пылала свеча!

1957–1958

Медленно земля поворотилась…

Медленно земля поворотиласьВ сторону, несвойственную ей,Белым светом резко озарилась,Выделила множество огней.Звездные припали астрономыК трубам из железа и стекла:Источая молнии и громы,Пламенем

планета истекла.И по всей вселенной полетелоМножество обугленных частиц,И мое расплавленное телоПало, окровавленное, ниц.И цветок в саду у марсианкиВырос, полыхая, как костер,И листок неведомой чеканкиНаподобье сердца распростер.Мир подобен арфе многострунной:Лишь струну заденешь – и тотчасКто-то сверху, радостный и юный,Поглядит внимательно на нас.Красный Марс очами дико светит,Поредел железный круг планет.Сердце сердцу вовремя ответит,Лишь бы сердце верило в ответ.

1957

Мир однолик, но двойственна природа…

Мир однолик, но двойственна природа,И, подражать прообразам спеша,В противоречьях зреет год от годаСвободная и жадная душа.Не странно ли, что в мировом просторе,В живой семье созвездий и планетЛюбовь уравновешивает гореИ тьму всегда превозмогает свет?Недаром, совершенствуясь от века,Разумная природа в свой чередСама себя руками человекаИз векового праха создает.

1948

Тбилисские ночи

Отчего, как восточное диво,Черноока, печальна, бледна,Ты сегодня всю ночь молчаливоДо рассвета сидишь у окна?Распластались во мраке платаны,Ночь брильянтовой чашей горит,Дремлют горы, темны и туманны,Кипарис, как живой, говорит.Хочешь, завтра под звуки пандури,Сквозь вина золотую струюЯ умчу тебя в громе и буреВ ледяную отчизну мою?Вскрикнут кони, разломится время,И по руслу реки до зариПолетим мы, забытые всеми,Разрывая лучей янтари.Я закутаю смуглые плечиВ снежный ворох сибирских полей,Будут сосны гореть, словно свечи,Над мерцаньем твоих соболей.Там, в огромном безмолвном просторе,Где поет, торжествуя, пурга,Позабудешь ты южное море,Золотые его берега.Ты наутро поднимешь ресницы:Пред тобой, как лесные царьки,Золотые песцы и куницыЗапоют, прибежав из тайги.Поднимая мохнатые лапки,Чтоб тебя не обидел мороз,Принесут они в лапках охапкиПерламутровых северных роз.Гордый лось с голубыми рогамиНа своей величавой трубе,Окруженный седыми снегами,Песню свадьбы сыграет тебе.И багровое солнце, пылаяВсей громадой холодных огней,Как живой великан, дорогая, —Улыбнется печали твоей.Что случилось сегодня в Тбилиси?Льется воздух, как льется вино.Спят стрижи на оконном карнизе,Кипарисы глядятся в окно.Сквозь туманную дымку вуалиПробиваются брызги огня.Посмотри на меня, генацвале,Оглянись, посмотри на меня!

1948

«Клялась ты – до гроба…»

Клялась ты – до гробаБыть милой моей.Опомнившись, обаМы стали умней.Опомнившись, обаМы поняли вдруг,Что счастья до гробаНе будет, мой друг.Колеблется лебедьНа пламени вод.Однако к земле ведьИ он уплывет.И вновь одинокоЗаблещет вода,И глянет ей в окоНочная звезда.

1957

Соловей

Уже умолкала лесная капелла.Едва открывал свое горлышко чижик.В коронке листов соловьиное телоОдно, не смолкая, над миром звенело.Чем больше я гнал вас, коварные страсти,Тем меньше я мог насмехаться над вами.В твоей ли, пичужка ничтожная, властиБезмолвствовать в этом сияющем храме?Косые лучи, ударяя в поверхностьПрохладных листов, улетали в пространство.Чем больше тебя я испытывал, верность,Тем меньше я верил в твое постоянство.А ты, соловей, пригвожденный к искусству,В свою Клеопатру влюбленный Антоний,Как мог ты довериться, бешеный, чувству,Как мог ты увлечься любовной погоней?Зачем, покидая вечерние рощи,Ты сердце мое разрываешь на части?Я болен тобою, а было бы прощеРасстаться с тобою, уйти от напасти.Уж так, видно, мир этот создан, чтоб звери,Родители первых пустынных симфоний,Твои восклицанья услышав в пещере,Мычали и выли: «Антоний! Антоний!»

1939

Морская прогулка

На сверкающем глиссере беломМы заехали в каменный грот,И скала опрокинутым теломЗаслонила от нас небосвод.Здесь, в подземном мерцающем зале,Над лагуной прозрачной воды,Мы и сами прозрачными стали,Как фигурки из тонкой слюды.И в большой кристаллической чаше,С удивлением глядя на нас,Отраженья неясные нашиЗасияли мильонами глаз.Словно вырвавшись вдруг из пучины,Стаи девушек с рыбьим хвостомИ подобные крабам мужчиныОцепили наш глиссер кругом.Под великой одеждою моря,Подражая движеньям людей,Целый мир ликованья и горяЖил диковинной жизнью своей.Что-то там и рвалось, и кипело,И сплеталось, и снова рвалось,И скалы опрокинутой телоПробивало над нами насквозь.Но водитель нажал на педали,И опять мы, как будто во сне,Полетели из мира печалиНа высокой и легкой волне.Солнце в самом зените пылало,Пена скал заливала корму,И Таврида из моря вставала,Приближаясь к лицу твоему.