(не) преследуй меня
Шрифт:
— Со мной прибыла девушка. Порезова Анастасия. Не знаете, есть ли какая-то информация о ней? — теперь-то мужчина чувствует в себе силы, чтобы выяснить нужное ему. И он готов бороться с медсестрами за любую кроху информации.
— Вы ее муж?
— Нет, парень, — кажется, это станет проблемой в данной ситуации.
И впрямь. Девушка в хирургическом костюме смотрит на него с неодобрением.
— Посторонним людям мы ничего не говорим. Такие правила, — без всяких колебаний отказывает ему. А затем, когда он пытается предложить деньги, которых у Анатолия
Уходит, оглушительно захлопнув за собой дверь, а философ остается лежать и поражаться, что еще остались такие люди, не склонные к меркантильности.
Мужчине быстро становится скучно. Учитывая, что ни телефона, ни ноутбука, ни телевизора в палате нет, он не знает, чем себя занять. И подвигаться невозможно, потому что теперь, когда шок прошел, болит абсолютно все тело. Видимо, его безуспешные попытки пошевелиться не остаются незамеченными, потому что с соседней койки звучит возмущенный старческий голос :
— Хватит вертеться, словно уж на сковородке, люди тут спят вообще-то.
Приходится Анатолию успокоиться помимо собственной воли, кто знает, вдруг незнакомец его ненароком во подушкой придушит, выйдя из себя. Смерть пока не вписывается в планы мужчины.
Расположившись максимально удобно, Переверзев пытается уснуть. И ему почти удается это сделать, когда в палату заглядывает та самая медсестра. Зыркает все также неприветливо, но, к удивлению мужчины, говорит:
— Порезову все еще оперируют, однако, опасность для жизни миновала.
— А что насчет ее памяти?
— Станет яснее, когда очнется. Тут без врача и тщательной диагностики не обойтись.
Она исчезает за дверью, прежде чем ее успевают поблагодарить, и тихое "спасибо" Анатолия падает в пустоту. Зато сосед по палате вновь дает о себе знать.
— Теперь-то ты уснешь?! — ворчит на него, явно разозленный.
— Сплю, — только и остается сказать Переверзеву.
Он и впрямь чувствует усталость, которая огромным тяжелым одеялом ложится на него. Но вот боль, усиливающаяся с каждой минутой, оставляет его без единой капли сна в глазу. Исчерпав все свое терпение, он принимает единственное правильное решение — нажимает на кнопку вызова кого-нибудь из медперсонала.
Теперь приходит молоденькая девушка, другая, в смешном костюме с зайчиками, таком розовом, что Анатолию становится дурно от одного взгляда на него.
— Помочь чем-то? — спрашивает она, держа в руках судно, почти поверх заполненное шприцами.
— Не могу уснуть. Очень больно. Нельзя ли что-нибудь вколоть?
— О, хорошо. Врач дал мне распоряжение сделать это, если вы попросите. Подставляйте за-д, — со смешком говорит девчонка, подходя ближе. Увидев по глазам пациента, что сделать этого он не может, добавляет, — ладно уж, лежите.
Она ловко приподнимает Анатолия, поворачивая правой яго-дицей к себе и без лишних сентиментальностью втыкает иглу в мягкую
— А мне чего-нибудь вколоть можно? Этот ирод меня измучил.
— Афанасий Сергеевич, вы же знаете правила, поэтому нет.
После сознание Переверзева меркнет, и в этот раз он погружается в темноту сна с удовольствием и радостью.
***
Его будят перед утренним обходом, снова та стервозная медсестричка, банально крикнув на ухо, что пора вставать. Со стоном возвратившейся боли Анатолий разлепляет глаза, шурясь от яркого солнечного света — на окнах нет занавесок, и ему ничто не мешает мучить пациентов.
— Добро пожаловать обратно в реальность, — усмехается медсестра и уходит.
— Что-то она мне не нравится, — поворачивается наконец-то Анатолий к своему соседу, пытаясь завязать разговор. Судя по всему, им еще долго вместе куковать в больнице, так почему бы не делать это, не злясь друг на друга.
— Светик просто очень много работает и устает, — также доброжелательно отвечает ему Афанасий Сергеевич.
Философ про себя отмечает, что не забыл его имя, не смотря на то, что слышал его из забытья.
— Ей тяжело воспитывать одной троих племянников, вот и злится, — продолжает рассказывать тем временем сосед. — Будь к ней снисходительнее и не вздумай писать жалобы. Ты-то еще выпишешься, а ей здесь и дальше судна из-под нас таскать да жо-пы подтирать.
То, как он умело совмещает чистую и правильную литературную речь с почти детским сленгом, поражает Переверзева. Но он рад, что вроде как получается наладить контакт.
— Что это вообще за место? — задает следующий вопрос Сергеевичу.
— Очевидно, что больница. А если ты спрашиваешь, как здесь, то не волнуйся: врачи квалифицированные и знающие, медсестры заботливые, кормят отлично. По крайней мере я здесь, как в раю, — поясняет мужчина, заставляя Анатолия задуматься, где же тот жил раньше, если это серое место воспринимает, как манну небесную. Афанасий же продолжает вещать, — ты главное выполняй все требования врачей, и тебя живо на ноги поставят. А про какую Настю ты спрашивал?
Сергеевич явно давно ни с кем не говорил, и теперь не знает, когда вовремя замолчать. Ему везет, что Анатолий более или менее в настроении для этого. Он наконец позволяет себе высказаться, выплеснуть наружу все, что его гложет уже долгое время: и о Светлане, и о Насте, и о Бальзаке, который, как собачка, ходит хвостиком за его девушкой, не давая ее партнеру спокойно жить, вызывая бесконтрольную ревность. Даже о проблемах на работе рассказывает.
— Во дела. А ты не шибко-то умный, да? — подкалывает его старик, делая какие-то свои выводы. — И догадливости в тебе пару капель от силы. Надо же так безоглядно любить женщину годами, не замечая ее недостатков. По сути же она из них состоит. Похоже, правду говорят про то, что любовь зла...Эх, знавал я одну такую дрянь.