(Не)реальный
Шрифт:
— Сан, ну прости. — И все мольбы мира в одном слове. Нет, если сатана посылает на заключение сделок не Макса, то он — адский лох. Ха, ха, какая игра слов.
Аленка промолчала. На самом деле, она уже почти и не злилась, просто категорически не понимала, что ей делать. Бежать? А если не хочется? Оставаться? Но… А Максу-то это точно надо?
— Я не знал, что ты в реале окажешься такая, понимаешь? — Кажется, Макс трактовал Алекино молчание по-своему. — Я и на самиздате торчал, не ради знакомств, было интересно посмотреть, как зайдут
— Словоблуд.
— Сан, ну правда же. Все — правда.
На самом деле Аленка ему верила. Потому что и говорил он — без тени шутки. И на самом деле, на его лице сейчас улыбки не хватало. Очень.
— Миллионеры не теряют голову от девочек по интернету.
— Я тебе могу рассказать много нового на тему “Что делают и что не делают миллионеры в реальной жизни”. И знаешь, Санни, мне ведь лучше знать, я хотя бы практик. Хотя погоди. Выйдешь за меня — тоже будешь практиком и заведешь свой список. Через пару лет сравним.
Птичка-задолбай, просто.
Он не знал, блин. А Аленка знала, к какому идиоту едет? Тем не менее, особо ничего не скрывала. Точнее полное отсутствие козырей не скрывала. Ну, вот такая, да. Неидеальная. Как партия — невыгодная, из всех достоинств только прокачанный дзен. Что называется — не хочешь не бери, а я тебя любым возьму, даже задротом. Не в улыбку же влюблялась, ей богу.
И кто ожидал, что судьба решит вывернуть фортель и выкинет четыре семерки? А могла бы ограничиться двумя, за глаза бы хватило.
— Ален… — глухо произнес Макс. Взгляд у него был по-прежнему напряженный, выжидающий.
Нужно было уже отмирать. И сдвинуть ситуацию с мертвой точки. И куда бы деть эту дурацкую досаду?
— Идем, Ольховский. — Аленка потянулась и поднялась. — Веди меня по своему бахчисарайскому дворцу…
— Куда? — Глаза у Макса наконец-то оживились. Ну, хоть что-то. А то смотреть на это неприступное чудовище было как-то не очень радостно.
— В спальню, — усмехнулась Аленка. — Будем проводить воспитательные работы по лечению недоверия. Надеюсь, тебе поможет, Ольховский.
Глава 46
— Санни…
— Руки подбери, Ольховский!
Ох, малышка… Вот есть вода, окутывающая тело, есть дохрена ароматной пены, есть второе тело, сидящее так близко — гибкое, мягкое, сладкое, заманчивое, до чертиков любимое тело на котором Макс знал каждую родинку, каждую царапинку, каждую впадинку. Которое так любил тискать в ладонях, прижимать к себе. На котором обожал искать новые эрогенные точки.
Вот есть все это. И нет возможности сделать то, что хочется.
Нет возможности, наконец, стиснуть эту чертовку в руках, пробежаться ладонями
Санни, вредная, обиженная зараза — красивая до чертиков, такая родная, по которой Макс так истосковался за эти две недели, за которую так боялся после звонка того выродка — устроилась в джакузи так, чтобы уронить голову Максу на плечо, а задницей… Задницей Солнечная терлась об стояк. И нет, если вы подумали о части водопровода — это вы зря.
Разумеется, она это делала нарочно.
По одной лишь коварной улыбке, с которой она ходила по квартире Макса и разглядывала её — было понятно. План мести рождается постепенно. И, как и всякий план в голове писательницы — он быстро оброс неожиданными деталями, например: «Нахрена тебе такая большая ванна, если мы в неё не влезем?»
Влезли. Сидели практически в обнимку.
Ну, и грех же было не воспользоваться тем, что Лизка спала, да?
— Потереть тебе спинку? — шепнул Макс. Только бы дала прикоснуться, уж он-то устроил бы ей полновесную трепку.
— Обойдешься.
Зараза. Скользкая, мокрая зараза, посмевшая от него уехать на две недели. С мягкими волосами, пропахшими ванилью и корицей. Такая желанная, такая любимая, что хоть прям сейчас её хватай и тащи в ЗАГС. Как есть, голышом. Хотя нет, голышом не стоит — а то от конкурентов придется отбиваться. А это была только его, Ольховского, женщина, с охренительной задницей, с не менее охренительной грудью и совершенно охренительным чувством юмора.
— Эй, нюхать меня я тоже не разрешали, — хихикнула Алёнка и, отодвинувшись от Макса, развернулась к нему лицом.
Большой искушенный мальчик, Максим Ольховский же, чуть не завис, любуясь на эти смеющиеся губы. Господи, как же скучал по ней, по этой шебутной веселой хулиганке.
Маленькая ножка скользнула по голени Макса и выше по бедру — к паху.
— Сан…
— Терпи.
Безжалостная женщина.
С очень мягкой стопой.
Санни будто провела своей ножкой по коже Макса практически вертикальную раскаленную полосу: по животу, по груди. Когда нежные пальчики коснулись щеки Макса — он не выдержал, поймал Аленку за щиколотку, прижался губами к кончикам её пальцев.
— Какой ты непослушный, Ольховский, — усмехнулась эта несносная женщина, но ножку не отвела. Ну, точнее — не сразу отвела. Увы, замысел подняться с поцелуями выше и воспользовавшись тем, что Санни отвлеклась от своего наказания, ей, наконец, засадить — с треском провалился.
— Умоляю о снисхождении, моя богиня.
— Ты все-таки бесстыжий словоблуд, Ольховский. — Девушка укоризненно качнула головой. но глаза — глаза смеялись. Нет, вряд ли стоит рассчитывать на снисхождение. А ведь хочется, смертельно хочется сбросить это напряжение, убедиться, наконец, что она — не его галлюцинация, что её можно стиснуть в руках и затрахать до изнеможения. А потом вырвать, наконец, из её рта заветное согласие.