Не родись красивой, или Точка опоры
Шрифт:
Зато внутри лифты были отделаны с современной роскошью: зеркальные стены, вмонтированные в потолок светильники, изящная хромированная панель управления.
В общем, все говорило о том, что дом, в котором жила актриса, был привилегированным.
Мы поднялись на четвертый этаж, открыли сетчатую дверь и вышли на лестничную клетку.
На площадке всего две квартиры. Одна справа, другая слева.
– Нам сюда, – сказал Саша и направился к старинной деревянной двери с латунной табличкой на ней: «Серебряков А. В.»
– Очаровательно, правда? – спросил Саша, нажимая на кнопку старомодного звонка. – Все сведения о хозяине прямо на входе.
– Очаровательно, – согласилась я.
Тут за дверью послышались легкие шаги, и приятный молодой голос спросил:
– Кто там?
– Екатерина Михайловна, это Погодин, – ответил Саша негромко, но очень отчетливо. – Мы с вами договорились о встрече.
– Да-да, – ответил молодой голос.
Загремели замки, дверь отворилась.
На пороге прорисовался стройный женский силуэт. Яркое солнце било в огромное овальное окно за спиной хозяйки и не давало нам разглядеть ее лицо.
– Прошу вас, – вежливо сказала женщина и посторонилась.
Мы вошли в большую просторную прихожую.
– Гардероб справа от вас, – продолжала руководить хозяйка, но делала это так приветливо, что просто хотелось ее слушать и слушать.
Саша забрал у меня полушубок. Достал из старинного гардероба вешалку и аккуратно развесил мех.
– Тапочки внизу, – сказала хозяйка.
– Можно, я босиком похожу? – спросила я. Оглядела сверкающие янтарем полы и добавила:
– У вас так красиво!
– Как вам угодно, – ответила женщина с полузабытой церемонной вежливостью. – Прошу за мной.
Она повернулась и пошла вперед, навстречу ослепительному солнечному свету. Мы с Сашей двигались в кильватере, прикрывая глаза ладонью.
Миновали ряд огромных комнат с высокими потолками. Комнаты были обставлены просто, но удивительно изящно: старинный буфет с резными створками, старинные напольные часы с такой же художественной резьбой, старый рояль с ажурным пюпитром, потертые, но уютные диваны, сверкающие овальные столики, стулья с готическими спинками, огромные напольные вазы…
Стены украшали картины, явно не купленные в ближайшем супермаркете, иногда старые фотографии.
Мне очень хотелось рассмотреть все это великолепие поближе, но хозяйка плавно двигалась вперед и останавливаться было невежливо.
Наконец Екатерина Михайловна привела нас в огромную комнату, которая, очевидно, служила одновременно библиотекой и кабинетом. Стены были заставлены тяжелыми черными шкафами, у окна располагался письменный стол.
В центре комнаты стояли кожаные кресла, расположенные вокруг черного журнального стола.
Комната выглядела одновременно мрачной и стильной.
– Прошу, – пригласила хозяйка.
Мы расселись вокруг стола.
–
– Спасибо, не стоит, – ответил Саша вежливо.
– Вы курите? – спросила его хозяйка.
– Нет.
– А вы?
Я подняла голову и взглянула ей в лицо. И обмерла от неожиданности.
Эта женщина была настолько красива, что слово «возраст» не имело к ней никакого отношения. Женщина с такими классическими чертами лица бывают красивы всегда: в молодости и в старости, но особенно, я думаю, в зрелости.
«Интересно, сколько ей сейчас лет?» – подумала я ошеломленно.
– Аня не курит, – ответил за меня Саша.
Я очнулась.
– Простите меня. Я на вас засмотрелась, – сказала я честно.
Женщина негромко рассмеялась. Смех у нее был приятный и искренний.
– Спасибо. Вы славная девочка. Не возражаете, если я закурю?
– Нет, – ответили мы в один голос.
Женщина достала из внутреннего ящика стола серебряный портсигар с ажурной монограммой.
Открыла его, вытащила тонкую черную папироску и щелкнула обыкновенной современной зажигалкой, лежавшей в том же ящике.
Зажигалка смотрелась неприятным диссонансом на фоне всей этой изысканной старины.
Екатерина Михайловна затянулась, выпустила струйку ароматного дыма, пахнущего ванилью, и спросила:
– Почему вас интересует этот человек?
И я поняла, что речь идет об отце Авдеева.
– Нам кажется, что он имеет косвенное отношение к делу об убийстве, – ответил Саша неожиданно пространно.
Хозяйка слегка подняла красивые брови и выпустила в сторону еще одно облако дыма.
– Волик? – спросила она удивленно. – Отношение к убийству?
– Не лично, конечно, – поторопился объяснить Саша. – Просто история эта… с родословной.
– Понятно, – ответила женщина спокойно. Посмотрела на меня и спросила:
– Как тебя зовут, детка?
– Анна, – ответила я.
– Хорошее имя, – одобрила хозяйка.
Встала с кресла, удалилась в соседнюю комнату. Вернулась назад с небольшой бутылкой шотландского виски и тремя старинными стопками.
Я таких никогда не видела. Стопки были на толстеньких «слоновьих» ножках, стекло отливало драгоценной синевой.
Екатерина Михайловна разлила виски по стопкам, подняла свою и предложила:
– За плохую память!
Я сделала маленький глоток. Виски обожгло горло едкой горечью.
– А почему за плохую? – спросила я, поставив стопку на место.
– Потому, что это самый лучший рецепт от бессонницы, – ответила хозяйка с легкой усмешкой. Еще раз внимательно посмотрела на меня и спросила:
– Сколько тебе лет, девочка?
– Двадцать пять.
Екатерина Михайловна откинула назад красивую голову, отягощенную густыми пепельными волосами, и рассмеялась. У нее были красивые зубы. У нее вообще было все красивое.