(Не) Сокровище капитана
Шрифт:
— Как и людей?
— Как и людей, — кивнул он. Жестом указал на стул. — Составьте мне компанию, как обещали.
Ужин прошел в полном молчании, хотя оно не тяготило. Тишина, прерываемая лишь неугомонным шелестом моря, оказалась удивительно уютной. Я изо всех сил гнала ощущение, что мы знакомы уже давно, и потому незачем заполнять тишину пустыми словами.
Так продолжалось ровно до тех пор, пока Генри, на правах хозяина, не положил на мою тарелку банан, предлагая попробовать. Я вспыхнула от собственной испорченности — форма этого фрукта, который я впервые
— Что случилось, сокровище мое? — поинтересовался он.
— Вы… Вы!!! — Я вылетела из-за стола, опрометью кинувшись в свою каюту.
Рухнула на кровать, накрыла подушкой голову. Нет, не может быть! Это просто я настолько испорчена, что придумываю… Я всхлипнула. Или я уже схожу с ума, вот и лезет в голову всякое?
— Белла? — На плечо легла горячая рука. — Что случилось?
Я затрясла головой, забыв, что под подушкой он не может меня видеть.
— Нет, так дело не пойдет.
Подушку вырвали у меня из рук, а потом я сама не поняла, как оказалась у Генри на коленях.
— Поплачь, девочка. — Он погладил меня по спине.
Я снова затрясла головой, пытаясь унять слезы. Еще чего не хватало — рыдать при людях! Братья смеялись над моими слезами, обзывая плаксой, отец начинал кричать — дескать, я его все равно не разжалоблю. Так что я давно отучилась плакать, когда рядом кто-то есть, а сейчас и подавно нельзя этого делать, тем более повод для слез такой, что со стыда сгореть можно.
— Просто пореви всласть. Слишком много всего сегодня случилось для одной тебя.
Я не выдержала — слезы полились градом, и я сама уже не знала, что оплакиваю. Грешные свои мысли, дом ли, собственную утраченную невинность — вовремя спохватилась, ничего не скажешь! — меченого, убитого моими руками; или покойного Дезо, ведь он, как ни крути, нашел свою смерть из-за меня; или бестолковую свою жизнь, которая, как я чувствовала, никогда не станет прежней, сколько бы я ни цеплялась за мечты о своей любви. А, может, и саму свою любовь, что выцветала на глазах, расползалась в руках, словно сгоревшее письмо, которое какое-то время сохраняет форму бумаги. Я плакала и плакала, а Генри баюкал меня на коленях, тихонько гладя по спине, пока я так и не уснула, уткнувшись лицом в его плечо.
Глава 17
Проснулась, я когда было уже совсем светло. Мое платье лежало на столе, рядом аккуратной кучкой были собраны булавки. Поверх платья обнаружились корсет, чулки и подвязки. Спасибо хоть юбки остались на месте. Наверное, мне надо было ужаснуться при мысли, что Генри — а кто еще, кроме него? — раздевал меня, но, кажется, все мои запасы скромности и смущения закончились вчера. Как ни крути, Генри позаботился обо мне, освободив от корсета и подвязок, иначе я проснулась бы совершенно разбитая и с отекшими ногами.
Не забыл он и о моем сундучке, оставшемся накануне в его каюте. Сейчас он стоял рядом с кроватью, на его крышке пристроились таз и кувшин для умывания,
Я как раз закалывала последние булавки, когда в дверь постучали — негромко и, я бы сказала, осторожно.
— Заходите — окликнула я.
Кажется, ночной сон пошел на пользу не только мне. Генри выглядел цветущим и довольным жизнью. Настолько цветущим и довольным, что и я невольно разулыбалась.
Генри склонился к моей руке.
— Доброе утро. Ты сегодня яркая, как райская птица.
Я огладила юбку.
— Скорее уж как попугай.
Это платье я недолюбливала: ядовитый, бьющий в глаза розовый, был бы хорош на темноволосой девушке, меня же, с моей белой кожей и светлыми волосами, он превращал в больную моль: не спасали ни белила, ни румяна. Но оно очень нравилось отцу… и Джеку, потому и оказалось со мной в дороге.
— Если ты напрашиваешься на лишний комплимент, то просчиталась. На мой вкус то, что было на тебе вчера, выглядело изысканней. — Генри внимательно посмотрел на меня, словно выжидая не намерена ли я возмутиться. Кивнул едва заметно, как будто сам себе, и добавил: — Но я понимаю, почему сегодня ты выбрала это. Внимание ты привлекаешь, это точно.
Я поежилась. Одно дело оказаться в центре внимания на балу, другое — на пиратском корабле. Генри понял. Взял мои руки в свои, легонько сжал.
— Ничего не бойся. Мы с Джеймсом не дадим тебя в обиду.
Я кивнула. Его руки были теплыми, но все же не смогли согреть моих разом заледеневших пальцев. Вчера все казалось простым, но что, если сегодня все пойдет наперекосяк? Что, если подлог заметят? Тогда конец не только мне, но и Генри, и лорду Джеймсу. Но отменять уже поздно, нужно идти до конца.
Чтобы отвлечься от панических мыслей, я сказала:
— Спасибо, что вчера позаботился обо мне.
— Этот пустяк не стоит даже упоминание, сокровище мое, — отмахнулся он. — Тем более, что раздевать тебя было сущим удовольствием. Повторим вечером?
Я фыркнула:
— Размечтался! — помолчав, добавила: — Спасибо.
Вчера бы от таких его слов я смешалась и разозлилась одновременно. Сегодня у меня хватило ума понять: Генри поддразнивает, чтобы я отвлеклась от предстоящего испытания.
В дверь снова постучали.
— Леди Белла, капитан! Все готово.
— А вот и Джеймс. — Он подставил мне локоть. — Пойдем, сокровище мое. Устроим парням представление.
Когда я выходила на палубу, колени дрожали, а под взглядами десятков пар глаз и вовсе захотелось стать маленькой и незаметной. Я вздернула подбородок, натянула на лицо улыбку, предназначенную скучным кавалерам: вроде и вежливая, а разом отбивает всякое желание навязывать свое общество. На этих, конечно, едва ли подействует, но моего страха никто не должен видеть. Хорошо, что одна моя рука лежит на предплечье Генри, а вторая спрятана под богато расшитый передник, который я достала только ради такого случая. Незаметно, как пальцы трясутся.