Не сотвори
Шрифт:
И на нее наткнулся Трофимов, хотя не произнес с Сильваной и двух слов. Это наполнило его душу холодом и беспокойством.
– Сейчас, – в третий раз повторил он и пошел следом за дежурным.
Возле дверей дым был пожиже, и Трофимов увидел водопроводчика Виталия, сдерживаемого двумя дюжими молодцами. Виталий был в серой рабочей куртке и рыжей плоской кепочке из искусственной замши. Видимо, он дежурил в ночную смену, вызовов не было, ему надоело сидеть в пустом ЖЭКе – и он
– Вот он! – завопил Виталий, узнав подходящего к дверям Трофимова. – Я ж вам говорил, а вы не верили, – упрекнул он дежурных. – Скажи им!
Трофимов растерялся. Виталий появился очень некстати, как говорится в пословице, был нужен Трофимову как рыбе зонтик. Но Виталий этого не знал. Не догадывался, что он зонтик. Его пригласили, он пришел, как договорились.
– Ну, я пошел, – сказал Виталий дежурным и протиснулся в бар. – Спасибо, что позвали.
Виталий подошел к Трофимову, огляделся по сторонам.
– Накурено тут, – заметил он. – Ну, где сядем?
Из дымных слоев возник Бантик и спросил:
– Ты не смываешься?
– Нет. Не смываюсь, – ответил Трофимов.
– А у тебя деньги есть?
– Есть.
– Ну так пойдем. А то неудобно.
Трофимов пошел следом за Бантиком. Виталий – за Трофимовым.
Все уселись за стол. Виталий оказался между Трофимовым и режиссером. Сильвана вопросительно посмотрела на Виталия, поскольку он был новым лицом и явно выбивался из общего стиля.
– Его друг, – представлял сам себя Виталий и похлопал Трофимова по плечу.
– Да, – подтвердил Трофимов и неожиданно для себя добавил: – Это наш русский Ален Бомбар.
– О! – изумилась Сильвана, забыв на мгновение, что она профессиональная красавица. – Се импосибле!
– Да, да, – подтвердил Трофимов – Наш Ален Бомбар.
– А кто это? – тихо спросил его Виталий.
– Итальянка, – негромко ответил Трофимов.
– Да нет, тот мужик, за которого ты меня выдал.
– Потом, – сказал Трофимов.
– А разве в Союзе был этот эксперимент? – удивился фирмач.
– Конечно. Мы ни в чем не отстаем, – гордо заметил Трофимов.
– А я ничего и не говорю, – оправдался фирмач.
– Страшно было? – спросил Бантик: видимо, он для себя примеривал этот вариант.
Виталий посмотрел на Трофимова.
– Скажи, что страшно, – тихо посоветовал Трофимов.
– А ты думал... Еще как страшно, – убедительно сыграл Виталий.
– Это и ценно, – заметил кинорежиссер. – Когда не страшно, то нет и подвига.
Загрохотала музыка. Их столик стоял рядом с оркестром. Фирмач пригласил Сильвану танцевать. Она поднялась. На ней было шелковое платье цвета чайной
Сильвана пошла с фирмачом в танцующую массу. Он был ей до локтя. Но на Западе это, наверное, не важно. Если богатый, может быть и до колена.
– Во кобыла! – отреагировал Виталий, имея в виду Сильвану.
Бантик увел маленькую блондинку, совсем хрупкую, как Дюймовочка.
– Ух ты, – восхитился Виталий. – Хоть за пазуху сажай.
Трофимов не обиделся на Виталия за Сильвану. Наоборот. Принизив «кобылой», он ее очеловечил. Как бы сократил дистанцию между недосягаемой Сильваной и обычным Трофимовым. В конце концов, все люди – люди, каждый человек – человек. Не более того.
– Хоть бы переоделся, – миролюбиво заметил Трофимов.
– А зачем? – удивился Виталий. – Мне и так хорошо.
– Тебе, может, и хорошо. Ты себя не видишь. А другим плохо. Им на тебя смотреть.
– Условности, – небрежно заметил Виталий. – А кто этот мужик?
– Который? – не понял Трофимов.
– Тот, за которого ты меня выдал.
– Ален Бомбар, – раздельно произнес Трофимов.
– Татарин?
– Француз. Он переплыл океан на надувной лодке.
– А зачем?
– Чтобы проверить человеческие возможности.
– Как это?
– Чтобы понять: что может человек, оставшись один в океане.
– А что он может?
– Он может погибнуть. А может уцелеть. От него самого зависит.
– А если бы этого француза акулы сожрали?
– Могли и сожрать. Риск.
– А зачем? Во имя чего?
– Ты уже спрашивал, – напомнил Трофимов. – Он хотел доказать, что люди, попавшие в кораблекрушение, погибают от страха, и только от страха. Он доказал, что если не испугаться, то можно выжить. Есть сырую рыбу и пить морскую воду.
– А он что, попал в кораблекрушение?
– Нет. Он не попадал.
– А зачем ему это все?
– Он не для себя старался. Для других. Он хотел доказать, что из любой ситуации можно найти выход.
– Ага... – Виталий задумался. – А ему за это заплатили?
– Не знаю. Может, заплатили, а может, и нет. Не в этом же дело.
– А в чем?
– В идее.
– А что такое идея?
– А ты не знаешь?
– Знаю. Но мне интересно мнение культурного человека.
– Идея – категория абстрактная, так же как мечта, надежда.
– А любовь?
– Если неразделенная, – ответил Трофимов и сам задумался.
Разделенная любовь превращается в детей, значит, это уже материя, а не абстракция. А неразделенная сияет высоко над жизнью, как мечта. Как все и ничего.