Не стрелять
Шрифт:
– Привет баб. Дай поесть. Ты чего не спишь баб?
– Не сплю - тебя караулю!
– ответила бабка в своей обычной чуть сварливой интонации которая, впрочем ничего не значила. Дверь в дом осталась открытой было слышно как бабка стучит ножом по резальной дощечке - готовит бутерброды. И одновременно она выговаривала внуку:
Славка слушал ее и улыбался Ему, "пережившему столько" казались забавными бабкины стоны из-за того, что сюда приходили Аленины и юдинские родители. Конечно придут: любимые детки усвистели в не известность...
А
Они и у бабки-то очень подозрительно выспрашивали: мол, сами вы не знаете ли чего?
– Да не надо тебе ничего этого знать - сказал Славка, все еще радуясь отдыху от тяжелых мыслей, который дала ему перепалка с бабкой.
– Много будешь знать скоро состаришься!
Тут бабка грохнула перед ним поднос с бутербродами, чашками, чайником и конфетами.
– Ты мне прекрати! Ты мне это брось!
И заплакала И тут же ушла в дом прикрыв за собой дверь, потому, что ни секунды не хотела плакать для показа.
Она понимала каким слабым корешком связана с внуком. Поесть приготовить, рубашку простирнуть. Да и то все только летом. А зимой ей говорят с подозрительной заботливостью: "Ты отдыхай мам отдыхай!"
В детстве у нее произошел случай, лет, может быть в шесть или в семь. Она неосторожно открыла дверцу и упустила своего щегла - казалось такого ручного, казалось такого послушного... Выпорхнул - и нет!
"Будущая бабка" стояла босая посреди зеленого московского двора, прижимая клетку к груди, ни на, что не надеясь и ожидая, когда к ней подступят слезы.
Вот и с внуком было то же Она держала пустую клетку в руках а прирученная птица давно улетела...
Славка вдруг встал.
– Ты рубай это Ладно, Дем?
И ушел, и долго-долго не появлялся.
Демину было грустно Тоска и страх отошли назад. А напротив села в пустое Славкино кресло печаль. Демин думал о матери вообще обо всем этом о чем ему не хотелось ни говорить ни думать словами, а только вот так: будто б слышится какая-то музыка, а будто б и не слышится...
Ему было грустно и он ел. И не замечал этого. А потом буквально с ужасом увидел, что съел все, что держит в руках последний и притом уже надкушенный бутерброд!
И давясь этим последним хлебом и сыром, Демин бежал! Дома, в конуре своей он разделся кое-как залез под одеяло. Ему сразу стало холодно словно стыд, грусть и вечная его несчастливость лежали вокруг пузырями со льдом.
Но постепенно Демин согрелся. Он же был молодой он же был крепкий парень! Все утихомирилось в душе. Сам не замечая того он стал мечтать - думать как он кормит Славку. Они сидят в доме за столом о чем-то разговаривают интересном и едят - отличное времяпрепровождение! А потом ему приснилось, что он кричит матери "Мам! Принеси котлеты!"
Но говорят мясо снится не к добру. И непременно проснешься испуганный, потом лежишь в темноте и все стараешься вспомнить съел ты кусок или только видел... Но Демин этих примет
Градус проснулся рано лежал весь расслабленный, - как бы ослушивал себя. Нигде ничего не болело и он хоть сейчас готов был на войну. Втайне он гордился своей способностью "не болеть" после выпивок. Он думал, что у него такой организм особый - лучше чем у других. На самом же деле все объяснялось значительно обычней и печальней просто: Градус был еще молод!
С дивана стоящего напротив раздавался какой-то сап Градус тихо повернул голову. Свинцов и во сне был такой весь ухоженный такой уверенный! А как на денежки польстился. Мало денег ему!
Никаких конечно тыщ Градус давать Свинцову не собирался. Надо его как-то заматросить! А то, что Свинцов не заложит, Градус был уверен, утрется пустым рукавом и будет молчать потому, что он же соучастник. Свинцов-то! Градус еще ничего не делал, а Свинцов уже соучастник!
Медленно он стал соображать как все-таки отделаться от Свинцова - не получалось.
Странно подумать - ему мешала та девка про которую вчера рассказал Свинцов. Она снилась Градусу в одной и той же тяжелой и сладкой сцене будто он Градус обнимает ее а девка упирается ему руками в грудь - сопротивляется но по глазам и еще каким-то признакам которые были понятны Градусу только во сне ясно, что и она хочет обниматься.
Чтобы избавиться от наваждения этого Градус поднялся. Стол раскинулся перед ним в том первозданном беспорядке который вчера "в состоянии под банкой" был совершенно незаметен. По недоеденной мойве по голове по выпученным черным глазам ползали две мухи. И было непредставимо, что эти рыбки когда то плавали по совершенно чистой и никогда не виданной Градусом воде! По морю.
"Чегой-то я!" - подумал он с удивлением и даже с каким-то страхом. Вид зажаренных задохнувшихся рыбок почему-то вызвал у Градуса ощущение горечи от неудачности глупости тщеты всего того, что он делает в жизни... Задумал сжечь материн дом...
Чтобы избавиться от этих мыслей он ухватился взглядом за стоящий на улице свинцовский мопед. Представилось как он катает на мопеде ту девку и она едет прижимаясь к Градусовой спине.
Он коленкой толкнул Свинцова в зад обтянутый "суперрайфлом". Свинцов легко перекатился с правого бока на живот потянулся еще во сне и открыл глаза. Увидел Градуса. И Градус понял, что Свинцов ему не очень рад.
– Поехали пленных твоих смотреть!
– сказал Градус. Это действительно было правильным делом, но ведь Градусу-то думалось только о девке. Он представил как это может произойти между ними - совсем по-другому чем во сне. Поэтому она едва ли поедет с ним на мопеде и будет прижиматься к его спине!
Нет! Свинцов будет держать ее за волосы башкой к земле а Градус - снимать с нее штаны.
От этой вроде бы вожделенной картины его опять зло взяло и обида. Обида потому, что все в его жизни было не так некрасиво - не по-настоящему.