Не суди меня
Шрифт:
Его монотонный голос звучал словно надоедливая муха – шум есть, а смысла никакого! И тем не менее Тид постепенно возвращался из сладкого состояния небытия в реальность. Хотя речь его, когда он наконец отважился заговорить, звучала, мягко говоря, смешно. Мягко говоря! Как будто говорил даже не успевший нормально похмелиться алкаш!
– Что вы там сказали про полицейские участки, Армандо? Очень невнятно. Я как-то не совсем понял...
– Только то, мистер Морроу, что девушка по имени Барбара Хеддон сейчас для полиции на редкость желательный клиент. Слишком уж быстро и неожиданно она скрылась с места происшествия.
– Не надо... Не позволяйте ей так делать. Отговорите, если сумеете, – пробормотал Тид. – Пожалуйста. Прошу вас. Она ведь тут совсем ни при чем. Ей это совсем ни к чему...
– Не стоит так волноваться, мистер Морроу. Она ведь профессионалка. И прекрасно знает, что делает или, скажем, чего может ожидать... Увы, риск – это только часть, подчеркиваю, всего лишь только часть ее каждодневной работы. Не самой легкой, не самой приятной, но...
На большее у Тида уже попросту не хватило сил. Он еще смутно ощущал, как гаснет свет, как мягко шлепают чьи-то удаляющиеся шаги, как тихо закрывается дверь, как... Впрочем, все это было теперь совсем не важно. Куда важнее было отсутствие боли! Может, она еще и была, но теперь уже где-то рядом, около, не при каждом вздохе, близко, совсем близко, но... но уже не в нем самом.
Да, вот они все сидят у его смертного одра. Рядом друг с другом, соприкасаясь коленями, плечами, мужчины и женщины, взрослые и дети. Сидят в полной темноте, и только бледный свет далекой голубой луны освещает хоть что-то, позволяет ему видеть их лица, их совершенно мертвые, остекленевшие глаза... «Кто это, кто? – занудливым речитативом повторяют они. – А ведь когда-то он был просто ребенком. Причем иногда, как нам казалось, даже очень хорошим ребенком».
Голос отца: «Это мой сын. Был моим сыном».
Голос давным-давно умершей сестры: «Брат! Это мой брат. Мой родной брат».
Голос прекрасной, великолепной Ронни: «Это мой любовник. Тот самый отец того самого незаконнорожденного сына, который так и не появился на свет всего-то из-за двухсот долларов и десяти чудовищных минут. Да, тогда такое, увы, было возможно...»
А затем чудовищно ледяной голос Фелисии: «Это тот, кто меня убил. Поэтому из всех вас стоит, скорее всего, ближе всех ко мне».
Невнятное бормотание его темноволосой дочери: «Это мой папа, мой папа!»
Восклицание Пауэла: «Это мой сын, мой сын, которого я мог бы и хотел бы иметь!»
Потом приглушенный шепот Барбары: «Он мой позор. Вечный позор и вечный стыд!»
И снова назад, туда, в многократно усиленные эхом самые дальние уголки памяти. Не имеющие ни начала,
– Кто я? Кто я такой? – И кричал, одновременно плача от дикой боли отчаяния и бессилия, пока в ответ не последовал какой-то странный беззвучный выстрел, который отправил его туда, где ему и положено быть, – в безмолвие вечного мрака...
Глава 8
– Ну и как мы себя чувствуем сегодня утром? Лучше?.. Хуже?.. В общем, как по сравнению со вчерашним? – довольно бодрым тоном поинтересовался доктор Шаффер, присаживаясь на краешек постели.
Последствия предыдущего дня, включая, естественно, успокоительный укол, еще далеко не прошли – мозг плавал в каком-то густом сиреневом тумане, язык ощущал себя так, будто его сначала круто поджарили в докрасна раскаленной духовке, но потом почему-то забыли хоть немного охладить. Совершенно не хотелось не то чтобы поднимать голову и открывать глаза, но даже отвечать на любые вопросы.
– От шеи до самых коленей, доктор, я чувствую себя словно самая обычная тупая, глупая, казалось, никогда не проходящая зубная боль. Ну а в остальном все, надеюсь, в полном порядке. В общем, так сказать, плане.
– Что ж, в каком-то смысле вы правы. Выглядите словно самая настоящая радуга. Шесть отдельных и достаточно четких цветов на лице и теле можно различить невооруженным взглядом... Кстати, как у вас с аппетитом? Голодны? Или не очень?
– Вы будете смеяться, но я голоден как волк, доктор.
– Искренне сочувствую, но какое-то время вам придется побыть на диете. Слава богу, на щадящей диете, так что особенно не беспокойтесь. Молочные гренки, яйца всмятку, сыр, фруктовые соки... В общем, позавчерашняя высокая температура заметно спала, жар прошел, и сейчас у вас то, что на медицинском языке принято называть «ослабленное посттравматическое состояние». Не более того.
– Минутку, минутку... Позавчерашний жар? А какой сегодня день?
– Сегодня пятница, мистер Морроу.
– А разве меня привезли сюда не вчера вечером?
– Нет, мистер Морроу, вас привезли в среду вечером. Вы пробыли в забытьи практически весь вчерашний день. Хоть что-нибудь помните?
Тид нахмурился:
– В общем-то нет. Практически ничего. Только какие-то обрывки... Мне уже можно вставать?
– Думаю, да. Сегодня во второй половине дня. А завтра можете уже выходить в свет. Но еще какое-то время постарайтесь избегать резких движений, таскать тяжести, ну и тому подобных физических нагрузок. У вас слегка повреждены абдоминальные мышцы. Не очень сильно, но все-таки осторожность не помешает. И обязательно заскочите ко мне в офис в понедельник утром. Часиков, скажем, в девять, хорошо?
Когда доктор, попрощавшись, ушел, Тид попробовал встать с постели и тут же ощутил слабость – даже толком не смог сжать кулаки... Впрочем, долго переживать в одиночестве ему не удалось, поскольку на ступенях лестницы послышались чьи-то легкие шаги и в комнату вошла Марсия, держа в руках поднос с завтраком.
– Доброе утро, госпожа старшая медсестра, – с улыбкой обратился к ней Тид.
Поставив поднос на столик, она быстрыми, уверенными движениями поправила ему подушку и простыню, заодно одарив его весьма приятным запахом душистого мыла и каких-то тонких духов.