Не так страшен черт

Калугин Алексей Александрович

– Давайте не будем ходить вокруг да около, Александр Алексеевич. Я расскажу вам то, что мне известно, а вы, если сочтете нужным, поправите или дополните меня. Договорились?

Легкую усмешку, которой ответил на мое предложение Алябьев, можно было истолковать двояко: и как вынужденное согласие, – мол, а что мне еще остается? – и как презрительное отрицание всего того, что я говорил, – знать не знаю, и знать не хочу, что ты там нарыл в ходе своего расследования. Решив не вдаваться в долгие физиогномические исследования, я продолжил свою речь так, словно Алябьев выразил готовность поговорить со мной откровенно:

– Ник Соколовский занимался изучением инсулинового гена – совершенно бесперспективной

работой, на которую никто не желал давать ему денег. Он посылал заявки на исследования куда только мог и при этом, естественно, старался оттенить именно те моменты, которые, по его мнению, могли вызвать интерес у той организации, к которой он обращался. И в конце концов ему удалось составить очередную заявку таким образом, что она заинтересовала представителей Рая. Но при этом то, на что они обратили особое внимание, лежало в стороне от основных интересов самого Соколовского. Получив деньги от святош, Соколовский тут же забыл о данном им обещании и с головой погрузился в исследования по своему собственному плану. И только когда пришла пора представить отчет о проделанной работе, Соколовский задумался, как же это сделать. Возможно, вначале он пытался тянуть время, ссылаясь на то, что исследования пока еще не доведены до конца, но святоши, как мне самому недавно довелось убедиться, умеют быть не только добрыми и ласковыми, но также жестокими и мстительными. Когда Соколовский понял, что уйти от ответа, просто разведя руками, – мол, ничего у меня не получилось, ребята! – не удастся, он начал действовать…

Я умолк, потому что Алябьев, приподняв руку, тихонько кашлянул в кулак.

– Откуда вам известно о том, чем занимался Соколовский? – Глаза Алябьева были блеклыми и неподвижными, как у куклы. – Я имею в виду не изучение инсулинового гена, а ту работу, которую он должен был выполнить по договоренности с представителями Рая, – счел нужным уточнить он.

– Я разговаривал с человеком, составившим для Соколовского дэд-программу, – ответил я. – Мне только непонятно, кто свел его с Соколовским.

– Это я посоветовал Николаю сходить в Интернет-кафе и поговорить с местными дэд-программистами, – спокойно произнес Алябьев. – Сам я узнал о дэд-программах от сына – он в свое время тоже занимался компьютерным программированием. По его словам, с помощью дэд-программы возможно найти подходы к решению задачи, которая даже при самом тщательном изучении иными способами кажется совершенно неразрешимой.

– В таком случае вы должны были знать и о том, сколько стоят услуги дэд-программиста?

– Да, – едва заметно кивнул Алябьев. – Но Николай сказал, что деньги для него не проблема.

– Он сказал, отуда у него деньги?

– Нет.

– Но он поделился с вами проблемами, которые возникли у него в отношениях со святошами?

– Подобные проблемы возникали не только у него одного. Большинство московских ученых, которым удавалось в последнее время каким-то образом добиться внебюджетного финансирования или получить грант под ту или иную заявленную работу, вынуждены отчитываться липовыми данными. Все дело в том, что та работа, которую мы пока еще в состоянии выполнить на имеющемся у нас оборудовании, устаревшем уже на пару десятилетий, никого не интересует. Те же исследования, заявки на которые порою еще вызывают у кого-то интерес, требуют куда более щедрого финансирования, чем предлагается. Нам приходится действовать по принципу «бери, что дают», рассчитывая на то, что полученные деньги помогут хотя бы в какой-то степени выправить то гибельное положение, в котором оказались лаборатории, некогда занимавшиеся исследованиями на мировом уровне. Обычно все это заканчивается тем, что после двух-трех отчетов, содержащих по большей части не конкретные результаты, а то, чего можно добиться, если углубить

направление поисков и расширить спектр исследований, организация отказывается от дальнейшего финансирования работ. По-видимому, на такой же итог своих взаимоотношений с представителями Рая рассчитывал и Николай.

Алябьев умолк. Повернувшись ко мне вполоборота, он провел ладонью по столу, как будто пытался что-то на ощупь отыскать на нем.

– Но святоши, по-видимому, решили, что Соколовский пытается скрыть от них полученные результаты, – продолжил я. – Или хочет поднять цену. Ему угрожали?

– Я не знаю, – покачал головой Алябьев. – Николай сказал, что у него большие проблемы и что святоши не отстанут от него, пока он не представит им конкретные результаты исследования «молчащего» участка инсулинового гена по заявленной программе. А он даже и не брался серьезно за эту работу, поскольку считал ее совершенно бесперспективной. Тогда я и предложил ему попытаться обработать все имеющиеся у него материалы с помощью дэд-программы.

Алябьев слегка развел руками, словно извиняясь за то, что все так обернулось.

– Вы видели полученные результаты? – спросил я у него.

– Нет! – Алябьев глянул на меня едва ли не с возмущением. – Николай сам пришел в ужас, когда увидел то, что получилось! Он сказал, что это ни в коем случае никому нельзя показывать!

– И даже не сказал, почему? – с сомнением прищурился я.

– Он сказал, что теория эволюции – это полный бред и только ему одному теперь известно, как появился человек разумный. Но лучше, чтобы об этом больше никто не знал, потому что знание это не только не сделает людей счастливее, но способно уничтожить все человечество.

– И больше ничего?

– Ничего, – покачал головой Алябьев.

– Он был уверен, что никто не сможет повторить его работу?

– Для этого нужен человек, который так же, как и Николай, посвятил бы всю свою жизнь исследованиям инсулинового гена. Как вам, наверное, известно, конечный результат использования дэд-программы для решения той или иной задачи зависит, во-первых, от первоначальных данных, которые заказчик передает программисту, а во-вторых, от самого программиста. Поскольку дэд-программисты используют для работы свой собственный мозг, то каждый из них является, если можно так выразиться, уникальным живым компьютером. Ни один из них не сможет в точности воспроизвести даже то, что уже было сделано его коллегой. Кроме того, у Николая имелась масса уникальных наблюдений за механизмом репликации инсулинового гена, каждое из которых в отдельности не представляет особого интереса, но в комплексе, как мне кажется, может оказать принципиальное влияние на результаты дэд-программирования.

– Исходя из характеристики, которую вы дали Соколовскому, я представлял его себе как ученого с нереализованными амбициями. Неужели соображения морали и этики не позволили ему опубликовать работу, которая обессмертила бы его имя?

– При всех своих достоинствах и недостатках Николай не был ни героем, ни самоубийцей. И он отдавал себе отчет, что, в чьих бы руках ни оказались материалы его исследований, первой жертвой станет он сам. Образно выражаясь, Николай создал бомбу, которая, взорвавшись, убила бы в первую очередь своего создателя.

– Укрыться в Аду тоже вы ему посоветовали?

Прежде чем ответить на мой вопрос, Алябьев взял лежавшую на столе газету, сложил ее несколько раз и с размаха прихлопнул неосторожно выползшего из щели таракана.

– Значит, вы действительно его нашли?

Под взглядом Алябьева я почувствовал себя таким же тараканом, как и тот, что пару секунд назад был казнен без суда и следствия на лабораторном столе. Только шевельнув левым локтем и почувствовав под мышкой кобуру с пистолетом, я вновь ощутил уверенность.