Не только детектив
Шрифт:
Буду тебя ждать завтра, в пять часов, у института. Спектакль – «Мастер и Маргарита». Жду!
Милая, дорогая, любимая Юля!
Я сказал тебе все, что хотел сказать. И вот мы простились, я в своей комнате, а сердце полно тобой. Так хочется повторять снова и снова: я люблю тебя. Так хочется, чтобы весь мир узнал: я люблю тебя. ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! Завтра я повешу этот листок на доске объявлений, нашей доске.
Юлия Солнцева и Игорь Стекольщиков сообщают о своей свадьбе и приглашают желающих поздравить 2 июня в 18 часов в комнату 117.
Товарищи студенты!
Не оставляйте свои часы и другие носильные вещи в местах общего пользования. Учтите, что это может привести к самым неожиданным и неприятным последствиям.
Комендант.
Буркин и море восхищения
Начальник отдела Буркин писал юмористические рассказы.
Он зачитывал их на работе, и все смеялись и бурно выражали свое восхищение. Потому что Буркин был начальником отдела.
Однажды он принес рассказ литконсультанту Коршун-Ястребовскому. Тот тоже выразил ему свое восхищение, потому что тесть Буркина был слесарем в автосервисе.
Тогда Буркин отдал рассказы редактору Черкалову, и тот, в свою очередь, выразил свое восхищение. Потому что жена Буркина была завотделом магазина «Тысяча крупных вещей».
Рассказы издали, и критик Варанский написал статью, в которой несколько раз выражал свое восхищение. Потому что Буркин угостил Варанского восхитительным ужином в ресторане «Перо».
После этого Буркин стал известен и даже начал вести семинар молодых юмористов. В семинаре занимаются Иван Петрович, Владлен Давидович и Зоя Филипповна. Они по очереди читают свои рассказы, и Буркин всем им выражает свое восхищение. Потому что Иван Петрович – брат литконсультанта Коршун-Ястребовского, Владлен Давидович – сын редактора Черкалова, а Зоя Филипповна – жена критика Варанского.
Золотые руки
«В этой семье явно не хватает мужского начала, – думал Слава Козырев, следуя с воскресным визитом в дом к любимой девушке Гале. – Это надо использовать. Она должна понять: с мужчиной лучше, чем без него».
Прибыв в квартиру, Слава сдержанно и с достоинством поздоровался с Галей, а затем последовательно с ее мамой, ее бабушкой и ее сестрой.
Галя провела Славу в свою комнату. Слава оценивающе огляделся.
– Осваивайся, – сказала Галя, – я сейчас.
И вышла.
Слава тут же кошачьим
Покончив с этим, Слава удовлетворенно опустился в кресло.
Вошла Галя.
– Скоро будем обедать, – сообщила она. – Как дела в институте?
– Давай лучше послушаем магнитофончик, – фальшивым голосом предложил Слава.
– Как скажешь.
Галя щелкнула кнопкой. Магнитофон не работал.
– Не работает, – весомо констатировал Слава. – Быстро неси мне отвертку, плоскогубцы, пассатижи.
Галя покорно принесла инструменты.
– Отвертку. Держи здесь. Теперь здесь, – коротко командовал Слава. Он быстро входил в роль хозяина. – Включи пока телевизор. Там «Утренняя почта».
– Ой, а он тоже сломался…
– Починим. Дойдет и до него очередь, – сквозь зубы бросил Слава. – Так, магнитофон сделал. Будет работать, как часы. Тебе повезло. Еще бы два часа промедлила, и все, пиши пропало. Приворачивай крышку, я займусь телевизором.
Галя неумело принялась завинчивать винты, а Слава деловито подошел к телевизору, сделал над задней крышкой несколько пассов, вставил предохранитель и щелкнул выключателем.
Телевизор заговорил голосом Юрия Николаева.
Слава потер руки, мимоходом поправил, слегка крякнув, перекошенный шкаф и уселся в кресло. Развалился, откинулся. Устало, по-мужски, по-хозяйски…
Галя посмотрела на него очень нежным, очень преданным взглядом. Потом подошла и присела на ручку кресла.
– Милый, – ласково сказала она, – я там белье замочила. Может, простирнешь?
«Хотя видит иначе…»
– Знаешь, иногда думаю, – вдохновенно говорил он, склоняясь над ней, – что другие люди видят все не так, как я… Вот лист. Я вижу его зеленым. А для другого он – красный. Но все говорят – листья зеленые. И другой это повторяет, хотя видит иначе. Или этот асфальт, черный от дождя, лоснящийся. Кому-то он кажется белым. Но люди условились называть его черным… Ужасную чепуху болтаю?
– Нет, не ужасную, – сказала она.
Ей хотелось зевнуть, но она понимала, что этого делать не следует.
Он проводил ее, потом ехал домой, и перед его внутренним взором стояли только ее огромные голубые глаза, и губы ее, и маленькие нежные ручки. Ничего больше он не видел и с ласковой улыбкой перебирал в уме подробности свидания.
А она видела иначе: у него хорошая квартира и очередь на машину, он неплохо зарабатывает; он не пьет, не курит, наконец, он любит ее, и, стало быть, она может делать с ним все, что захочет.