Не только о велоспорте: мое возвращение к жизни
Шрифт:
По окончании последнего сеанса химиотерапии я оставался в больнице еще пару дней, восстанавливая силы и проходя завершающие лечение процедуры. Одной из них стало удаление катетера из груди. Тот день, когда его удалили, стал знаменательным для меня — ведь я жил с этой штуковиной почти четыре месяца. Накануне я спросил у Николса:
— Эту штуку уже можно удалять?
— Конечно, — ответил он.
Я испытал чувство облегчения. Раз ее можно удалять, значит, она больше не понадобится. Больше никакой химии.
На следующий день ко мне в палату пришел студент — практикант — удалять из моей груди это уродливое орудие пыток. Но без осложнений не обошлось:
Оставалось обсудить еще одну деталь: Николс сообщил мне последнюю информацию, касающуюся моего здоровья. Меня ждал некоторый период неопределенности. Довольно часто химиотерапия не уничтожает до конца все следы рака, и мне придется каждый месяц сдавать анализы крови и проходить обследование, чтобы удостовериться, что с болезнью покончено. Он предупредил, что уровень маркеров крови у меня был еще не вполне нормальный и что на рентгенограммах еще виднелись признаки рубцовой ткани от опухолей.
Видя мою озабоченность, Николс ободряюще сказал: «Такое часто бывает. Это мелкие аномалии, и мы уверены, что они тоже исчезнут». Если я действительно вылечился, проблемы с рубцовой тканью и маркерами должны со временем решиться сами собой. Но полной гарантии не было; все должен был показать первый год. Если болезнь вернется, то в течение этого времени.
Я хотел быть здоровым, здоровым сейчас. Я не хотел ждать год, чтобы выяснить это.
Я вернулся домой и постарался наладить нормальную жизнь. Поначалу мне это удавалось: я просто играл в мини — гольф и строил планы создания фонда. Мой организм постепенно очищался от остатков химических препаратов, и я с облегчением узнал, что никакие органы ими не повреждены. Но я продолжал ощущать себя пациентом, и те чувства, которые я хранил в себе последние месяцы, все чаще выходили на поверхность.
Однажды меня пригласили сыграть партию в мини — гольф Билл Стэплтон и наш общий друг Дру Данворт, который в свое время переболел лимфомой. Волосы у меня еще не отросли, так что не следовало долго оставаться на солнце, поэтому я надел одну из тех дурацких шапочек, которые натягиваются на уши, и зашел в магазин купить несколько мячиков для гольфа. За прилавком работал молодой парень. Он посмотрел на меня, ухмыльнулся и сказал:
— Ты что, собираешься ходить в этой шапке?
— Да, — сухо ответил я.
— А тебе не кажется, что на улице достаточно тепло?
Я сорвал с себя шапку и нагнулся, чтобы он увидел мою лысую голову и шрамы на ней-
— Видишь эти чертовы шрамы? — рявкнул я.
Парень попятился.
— Потому я и ношу эту шапку. У меня рак.
Я натянул шапку на голову и вышел из магазина, дрожа от злости.
Я жил в постоянном напряжении, по-прежнему проводя много времени в кабинетах врачей. Каждую неделю доктор Юман брал у меня кровь на анализ и сообщал результаты в Индианаполис. Я находился под постоянным наблюдением. При такой болезни, как рак, постоянный мониторинг чрезвычайно важен, и ты жить не можешь без результатов анализа крови,
Однажды — со времени окончания лечения прошло несколько недель — Латрис позвонила доктору Юману, чтобы узнать результаты тестов. Она записала их и передала доктору Николсу. Он посмотрел на цифры, потом улыбнулся и вернул листок с записями медсестре.
— Почему бы на этот раз вам не позвонить ему? — сказал он.
Латрис набрала мой домашний номер. Как я уже говорил, цифры анализов были очень важны для меня, и я всегда с волнением ждал любых результатов. Я снял трубку.
— Мы получили результаты анализа крови,-
сказала Латрис.
— И что? — нервно спросил я.
— Лэнс, они в норме, — сказала она.
Услышав это, я понял: я больше не болен. Конечно, болезнь могла вернуться; у меня впереди еще был целый год, поскольку, если болезни суждено вернуться, вероятнее всего, это случится в ближайшие двенадцать месяцев. Но по крайней мере, в данный момент, в это короткое и бесценное мгновение в моем организме не оставалось ни единого физического следа рака.
Я не знал, что сказать. Я боялся, что, если открою рот, из него вырвется лишь протяжный и нечленораздельный крик облегчения.
— Я так рада, что смогла сообщить вам столь
приятную новость, — сказала Латрис.
Я вздохнул.
Глава седьмая
КИК
Любовь и рак — странные спутники, но в моем случае они шли рука об руку. Моя болезнь едва ли была идеальной ситуацией для знакомства с будущей женой — но именно это и произошло. Зачем люди женятся? Для совместного будущего, разумеется. Но было ли у меня будущее, оставалось вопросом.
Я уже не был болен, но еще и не был здоров. Я находился в подвешенном состоянии, называемом ремиссией, и был одержим идеей, что болезнь может вернуться. Я просыпался по ночам с придуманными болями в груди и лежал в темноте, покрываясь потом и прислушиваясь к своему дыханию, уверенный, что вернулась опухоль. Наутро я отправлялся к врачу и просил, чтобы мне для спокойствия сделали рентген груди.
«Химиотерапия или помогает, или не помогает, — как-то сказал доктор Эйнхорн. — Если она пмогает, пациент живет нормальной жизнью, избавленной от рака. Если же она не помогает и рак возвращается, то обычно уже через три-пять месяцев наступает смерть». Вот как все просто.
Возвращение к нормальной жизни оказалось для меня делом непростым. Химиотерапия закончилась 13 декабря 1996 года, а месяцем позже на пресс — конференции, где было объявлено о создании моего фонда против рака и проведении «Гонки за розами», я познакомился с Кристин Ричард. Мы с ней перебросились всего парой фраз. Это была стройная блондинка, которую все называли Кик; она работала в рекламной фирме, взявшейся за продвижение нашего мероприятия. Я знаю, что должен был бы сказать, что безумно влюбился с первого взгляда, но на самом деле ничего такого не было. Я просто нашел ее умной и привлекательной. Позже она мне призналась, что и ее первое впечатление обо мне было столь же неконкретным. Я был просто «интересный лысый парень с широкой улыбкой». Более глубокие чувства между нами возникли только к весне, а к активным действиям мы перешли летом. Причин тому было несколько. Во-первых, каждый из нас в то время с кем-то встречался, а во-вторых, нашей первой продолжительной беседой была перебранка.