Шрифт:
Константин Муравьёв
«Не тот» человек
Трое суток назад. Неизвестный сектор на границе Содружества. Научно-исследовательская станция.
Старик в кресле, сидящий спиной к имитации окна, изображающей какой-то ухоженный лесной массив его родного мира, представлял собой жалкое и одновременно страшное зрелище. Сухая пергаментная кожа, сморщенное морщинистое лицо, впалые щеки, обескровленные губы, яростный злой взгляд загнанной в угол крысы на фоне ввалившихся глазниц. Он молча держал результаты своего последнего обследования, которые ему только что выдал его собственный
– Профессор Рокена, - тихо обратился к нему молодой помощник, что сейчас стоял возле стола, - вы понимаете, что она вас убивает? Жить вам осталось не больше двух-трех суток. Профессор...
И молодой парень постарался произнести ещё что-то, но его прервали.
– Не рассказывай мне о прописных истинах, - раздался сухой и скрипучий голос и на аграфа, выглядящего сущим мальчишкой, посмотрел его старший соотечественник.
Да, именно так. Старик, сидящий в кресле и сам ещё месяц назад был пышущим здоровьем и силой аграфом, с красотой и гордостью, надменностью и высокомерием одного из лучших умов Содружества. Но это было тогда, не сейчас.
– Я знал, на что шел, - негромко, даже не сказал, а процедил сквозь зубы он.
И, сжав кулак, разломал переданную ему пластиковую карточку с силой, которую нельзя было подозревать в его сухом и немощном теле. Жизнь, в которой удерживали лишь его маниакальное желание подольше протянуть на этом свете, да опаснейшие нелегальные препараты, которые ему приходилось доставать через знакомый пиррский клан.
– Ещё когда мы попытались продублировать в моем мозгу нейросвязи из нашего последнего эксперимента, я понял, какую ошибку мы совершили при расчётах.
И он в сердцах стукнул кулаком по поверхности стола.
– Но я надеялся на то, - слегка успокоившись, продолжил, казалось бы про себя, рассуждать профессор, - что мы сможем адаптировать структуру за оставшееся время.
– Да, - кивнул его помощник, - и у вас это практически получилось.
После чего молодой аграф отвёл глаза в сторону, пряча не слишком уместную сейчас усмешку, промелькнувшую на его лице.
– Да, - закашлялся старик, смотря на него, - почти...
А потом еще тише добавил.
– Но этого почти оказалось мало, - и профессор Рокена уставился на свою сморщенную ладонь.
И, перестав замечать стоящего напротив него помощника, произнёс, будто озвучивая свои мысли и рассуждения вслух.
– Нельзя было совмещать настолько антагонистичные сущности в одном проекте. Логически стройную по своей внутренней наполненности нейросеть агарского тактического вычислителя. Полностью выходящую за рамки нормального поведения, сущность дикаря-маньяка, убившего не одну тысячу людей, вытащенного нами из тюрьмы особого режима. И как последнюю каплю, мы дополнили этот коктейль нейроособенностями мозга сполота и нейросвязями, выстроенными на основе мумии древнего, найденной нами в последнюю экспедицию.
– Профессор, тихонько напомнил его помощник, опасаясь внезапной вспышки гнева, - вы забыли о самом главном, той странной нейроструктуре, что была добавлена на последнем этапе.
Старик, вернее, профессор Рокена, хотя в эти дни его именовали больше как раз «стариком», был в последнее время очень раздражителен и мгновенно выходил из себя. Но в этот раз вспышки гнева не последовало.
– Да, - лишь протянул профессор, - только вот именно она и давала наибольшую перспективу развития при своем внедрении.
Никто не знал, что за существо было найдено замурованным или, скорее, вплавленным в глыбу метеорита, чей возраст датировался несколькими сотнями миллионов лет. И так выходило, что это ископаемое было значительно, неимоверно старше той эпохи, когда космическое пространство этой вселенной бороздили корабли Древних. Позднее, благодаря спектральному
Только вот эксперимент завершился огромнейшим фиаско. Как оказалось, они не учли такую малость, как не просто сам факт удачного внедрения и стабилизации структуры, но и длительность ее адаптации, которая значительна превышала стандартное значение, принятое при подобном расчете для всех остальных нейросетей. Но что ещё более важно, многократно возросшая длительность адаптационного периода нейросети, особенно на последнем её этапе, потребовала невероятного объёма ментальной энергии для её собственно настройки под реципиента. И вызвано это было, предположительно, внедрением инородного фрагмента, взятого у неизвестного ископаемого, который как раз и проходил адаптацию на последнем шаге настройки нейросети. Именно этот никак не завершившийся сейчас процесс и высасывал саму жизнь из профессора, превратив цветущего и полного сил аграфа в иссушеную мумию древнего старика.
И всё это произошло потому, что раньше, в ходе экспериментов, изъятие нейросети проводили до перехода адаптации к последнему этапу. Как потом удалось выяснить, этому завершающему шагу предварительно способствовал некий период нормальнрй стабилизации и работы нейросети, и поэтому с подобной проблемой они до последнего момента просто не сталкивались и упёрлись в неё лишь при финальном внедрении экспериментального прототипа нейросети самому профессору. И сразу такой результат.
Первоначальные этапы внедрения и адаптации у профессора прошли значительно быстрее, как благодаря его врожденному очень высокому интеллектуальному индексу, так и благодаря многократно превышающему среднюю величину параметру уровня ментальной активности. Как следствие, последний этап адаптации нейросети им был достигнут значительно быстрее. Вот тогда-то они и смогли точно вычислить проблему, с которой столкнулись.
Адаптация нейросети на своем последнем этапе буквально как насос пожирала всю доступную реципиенту ментальную энергию. Казалось бы, самое простое решение это извлечение нейросети. Но тут сыграл фактор спешки. Рокена так хотел отчитаться в успешном завершении работы, и, главное, предоставить наглядные результаты, что не предусмотрел такого важного механизма, как откат внесённых изменений. И это было хуже всего. Ведь прототип изначально не планировался как нейросеть для нормального использования, ну а впоследствии его просто не стали дорабатывать.