Не трожь Техас!
Шрифт:
Уверенный, что взломщик скрылся, Даллас расслабился и опустил пистолет. Слегка подвинувшись, он включил свет. Над кроватью засвистел вентилятор и яркий свет разогнал тьму. О’Коннор посмотрел вокруг на разворошенное нижнее белье: белое, розовое, черное. Разноцветные шелковые на вид предметы одежды не были свалены кучкой на полу, как если бы кто-то вытряхивал содержимое из ящиков. Их раскидали так, будто рылись с удовольствием, лапая каждую вещицу и затем отбрасывая одну за другой.
Преступник тащился от женских трусиков? Далласу, как любому мужику, нравилось женское белье,
Он посмотрел на прикроватный столик. Ящик вытащили и выпотрошили на кремовое покрывало. Значит, грабитель охотился не только за трусиками, маленькие ящички его тоже интересовали. Что бы здесь ни искали, оно могло поместиться в чем-то довольно компактном. Если бы не убийство и не попытка убийства, связанные с Никки, О’Коннор подумал бы, что это рядовой взлом и искали легкие деньги и драгоценности.
Взгляд приземлился на кровать. Стеганое одеяло отброшено только с одной стороны, как будто там кто-то спал и ушел, едва оставив след. Явный признак, что Никки спала в одиночестве.
Даллас вздохнул и снова уловил запах фруктов, и кое-чего еще. Запах сонной, только что после душа женщины. Внимание вернулось к кровати, и разум уложил в нее Никки… одну, на теле минимум одежды или вообще ничего – разве что розовые трусики, лежащие в паре сантиметров от его ноги – волосы разметались на белых наволочках.
Потерев лицо и одновременно прогнав образ из головы, Даллас повернулся, чтобы уйти, и в эту секунду снова услышал какой-то шум. На этот раз звук отличался. Это не ожившая техника.
В квартире кто-то был.
Пистолет пришел в боевую готовность одновременно с чувством тревоги. О’Коннор ударил по выключателю. Комната снова погрузилась во мрак. Он направился к выходу, держа пистолет дулом вперед. В дверном проеме он никого не видел, но слышал из кухни звон посуды, как будто кто-то рылся в ящиках и что-то искал…
В голове промелькнуло воспоминание о ножевых ранах бывшего мужа Никки. Решив, что и так «подарил» тюрьме шестнадцать месяцев своей жизни и хрена с два умрет, разве что в компании ублюдка, укравшего у него эти месяцы, О’Коннор поставил палец на спусковой крючок.
Помедлив в конце коридора, он затаил дыхание; сердце бешено колотилось. Затем ворвался в кухню, сжимая пальцем спусковой крючок.
– Ни с места!
Тишину разорвал истошный вопль.
Он узнал ее. Жаль, что Никки не успела сделать то же самое. Вооружившись ручным венчиком, она швырнула легонький предмет в обидчика.
Венчик попал Далласу в грудь.
– Это я! – Венчик брякнул об пол.
Никки привалилась к разделочному столу и перестала кричать. Тут до Далласа дошло, как крепко он продолжает сжимать пистолет, и ему самому захотелось заорать во все горло. Проклятье, он мог пристрелить ее!
О’Коннор опустил оружие.
– Я велел идти к соседям.
– Билл не… когда ты не… я подумала… я… – Она сделала шаг, запнулась обо что-то и схватилась за кухонный стул, дабы не упасть.
Даллас огляделся в поисках выключателя и врубил свет. Когда он увидел Никки, напуганную, беззащитную
– Когда коп говорит тебе что-то сделать, ты делаешь! – рявкнул он.
Никки обхватила себя руками, будто защищаясь от его ярости.
– Ты… ты же не коп.
Даллас пригладил волосы. Паника из-за того, что могло произойти непоправимое, отступила, и он, присев, спрятал пистолет обратно в кобуру. Посмотрев снизу вверх на Никки, он встретился с растерянным взглядом голубых глаз.
– Ты представился частным детективом. – Ее глаза сверкали, но Даллас не был уверен от слез или от злости.
– Так и есть. Я когда-то был копом. – Он стоял и раздумывал, признаться ли ей, как его обвинили в убийстве и отправили на нары. О’Коннор никогда не стеснялся рассказывать о своем прошлом другим клиентам, но по какой-то нелепой причине, прямо сейчас не горел желанием обнажать душу. Достаточно взглянуть в эти выразительные глаза, и он понимал, почему. Он так часто это наблюдал, – сомнение, опасение довериться бывшему заключенному – что не удивился. Так смотрели даже люди, обратившиеся к нему за помощью. Честно говоря, раньше ему было начхать.
До этого момента.
Черт, уж не пропала ли у него способность плевать с высокой колокольни? Но почему-то мысль увидеть осуждение, недоверие или даже жалость в этом взгляде, жгла огнем. Поэтому он закрыл рот и оставил свое темное прошлое при себе. По крайней мере пока.
Гробовую тишину стало невозможно игнорировать.
– Да какая разница, – отмахнулся Даллас, вспоминая, на чем они остановились. – Когда частный детектив велит тебе что-то сделать, ты должна слушаться, без вариантов. Я мог тебя пристрелить. – Сказав это вслух, О’Коннор словно в очередной раз получил под дых.
– Я понятия не имела, что ты вооружен. Я испугалась, что, если преступники по-прежнему здесь, они могли, например, шваркнуть тебя по голове. Я хотела помочь. – В голосе Никки слышались нотки возмущения.
Даллас стоял столбом, сердце все еще не успокоилось после выброса адреналина, и рассматривал свою клиентку. Он отметил некоторые мелкие детали: как нервно она покусывает нижнюю губу, как слегка подворачивает правую ступню, и как напряжены ее плечи. И снова его поразила многогранность этой женщины. Нежная, вся такая милая и невинная, но под мягкой натурой кроется боец. Никки Хант так просто не сдавалась. Он это уважал.
– И что бы ты сделала, окажись я злоумышленником? Взбила бы меня венчиком в пену? – Он улыбнулся, надеясь разрядить обстановку.
Никки улыбкой не ответила.
– Я услышала, как ты, вернее кто-то, крадется по коридору, и схватила первую попавшуюся вещь. – Голубые глаза выражали неодобрение. Даллас мог поклясться, что даже заметил, как в них блеснули слезы. Учитывая, какой у бедняжки выдался день, он не мог винить ее за неважное настроение.
– Кто бы сюда ни вломился, он уже свалил. – О'Коннор посмотрел на висевшие на стене часы, те показывали почти три утра. Еще пройдет немало времени, прежде чем все это закончится.