Не убояться зла
Шрифт:
Привычно вынырнув из ставших почему-то вязкими и труднопроходимыми сумерек, Valle отметил про себя сей примечательный феномен, но решил, что подобного рода проблемы хоть и важны, но решать их стоит по мере поступления. А сейчас на первом месте стояло это…
Расплывшаяся, мутно-зеленая клякса возмущений в магическом эфире, виднеющаяся впереди и чуть вправо, совсем рядом.
Помедлив, он шагнул из-под защиты деревьев, где только и мог уходить на тайные тропы и сходить с них, и зашагал по чуть присыпанной первым снегом
На небольшой поляне в лесу, вокруг небольшого домика, явно видавшего лучшие времена, собралась немаленькая толпа. В основном крестьяне, среди которых затесалось несколько солдат, досужих приезжих, и даже невесть каким ветром занесенный сюда гном.
— Тута она! Подпирай колом дверь, Милыч, да поплотней — шоб не высклизнула! — советы сыпались горохом, а несколько смельчаков уже вплотную окружили чуть покосившуюся избушку и даже подложили под бревенчатые стены несколько явно загодя захваченных вязанок хвороста.
Кто-то застучал кресалом, и вот потный мужик в расхристанном зипуне уже бежит к домику с пылающим факелом. Так-так, понятно…
Барон шагнул вперед, прекрасно зная, какое впечатление производит на толпу внешний вид и уверенный, зычный голос.
— Что здесь происходит?
Собравшиеся оглянулись, вздрогнули от неожиданности и, сдернув с голов шапки, сразу подались назад и в стороны, образовав молчаливое враждебное кольцо. Мужик с огнем, оставшись один, воровато сунул факел в снег и тут же юркнул за чьи-то спины.
Некоторое время барон рассматривал хмуро-отчужденные лица, грязноватую ветхую одежду, отметил колья и сучковатые дубины в нескольких руках.
— Ты! — указал он на одного, выделяющегося среди прочих степенностью, возрастом и чуть более прямой осанкой. — Говори.
Мужик испуганно поклонился неведомо откуда взявшемуся благородию, да еще и черному колдуну. Помяв в узловатых пальцах свой треух, он дребезжащим голосом ответил.
— Ведьму жгем, ваша милость, ведьму окаянную. Я староста здешний, мне наказано за порядком приглядывать. А тут такое дело… она Фроньку до смерти уморила… — и указал рукой на нечто, сначала оставшееся незамеченным для Valle.
На сделанных на скорую руку носилках из длинных свежесрубленных жердей лежала усопшая — худощавая женщина в крестьянском платье. Руки ее были сложены на груди, а почти белое лицо с какими-то острыми чертами было покрыто странными зеленоватыми пятнами.
Valle пару мигов рассматривал ее, затем шагнул поближе. Толпа почтительно расступилась, сторожко присматриваясь к пришлецу. Молодой маг взял за покойницу за холодную негнущуюся руку, повел над женщиной ладонью, шепча одному ему известные заклинания.
Так… мертва примерно с ночи… да не своей смертью… точно, яд — но не магический… ах вот оно как!..
— Почему привезли к ведьме? — коротко бросил он в сторону.
Из толпы выбрался тщедушный мужичок в ветхой одежонке.
— Ваша милость — да посудите
— А почему в город, к целителю не отвез? — от тяжелого взгляда мага в черном мужичок стушевался.
— Дык дорого ж, а деньга — она лишней не бывает. Вот к ведьме и свез. Думал — попользует за десяток яиц аль кувшин сметаны…
Барон проделал над усопшей еще несколько пассов, а затем встал.
— Что сестра твоя ела день тому?
Псырь почесал в затылке, пожал плечами.
— Да рыбу жареную — с ярмарки осталась еще. А выкинуть жалко.
Барон мрачно покивал.
— Вот то-то оно и есть. Отравилась сестра твоя рыбой тухлой. А рыбный яд тяжелый — его никакая ведьма не выведет. Надо было сразу к целителю везти, а ты, душа твоя окаянная, денег пожалел… Вот и получил упокойницу. И ведьма тут — ни при чем! — последние слова гулко разнеслись над толпой крестьян, пристыжено спрятавших лица.
Староста боязливо подошел.
— Сталбыть, ваша милость, Мирка не виноватая совсем?
Человек в черном плаще кивнул крестьянину, а потом так посмотрел на мнущегося с ноги на ногу Псыря, что тот вжал голову в плечи и потихоньку, потихоньку, смешался с толпой.
— Ох, спаси боги, — староста размашисто осенил себя знаком Миллики, — Спасибо, что ваша милость рядом проходили, не попустили взять грех на душу, сжечь невинную…
Собравшиеся тоже вразнобой вознесли хвалу богам, прекрасно соображая, что за такое деяние наверху с них спросили бы по самому большому счету. Быстрые руки тут же разбросали вязанки с хворостом, отворили надежно подпертые ставни и дверь.
Из избы, давясь воплями и слезами, выскочила совсем молодая еще ведьма в латаном салопе и грубых башмаках на босу ногу. Мельком глянула в виновато потупившиеся лица селян и, не прислушиваясь к их сбивчивым ну ты тово… не серчай, бросилась перед молодым магом на колени.
Valle стоял, глядя на вздрагивающие от рыданий плечи, на тоненький растрепанный хвостик волос, что ведьма прихватила на затылке, и мрачно думал, что людская благодарность уж слишком часто и сильно затмевается вот таким вот стадным инстинктом тупой и нерассуждающей толпы. Он забрал руку, что незадачливая ведьма пыталась поцеловать и, не слушая ее сбивчивого лепета, поднял на ноги.
— Колени застудишь, глупая…
Собравшиеся уже потянулись нестройной гурьбой по тропинке, ведущей к дороге, и дальше направо — в деревню. Они все качали головами, вполголоса обсуждая — ишь, как оно обернулось-то. Последним, получив от жутковатого волшебника кивок в качестве разрешения удалиться, по истоптанной кашице грязного снега убыл староста.
Ведьма подняла заплаканное бледное лицо, и Valle буквально бросило в жар — настолько огромными были эти серо-зеленые, чуть раскосые глаза.