Не удержать в оковах сердце
Шрифт:
— Это не самое тяжкое преступление из тех, в совершении которых меня обвиняют.
— Хорошо, я еду с тобой.
— У тебя нет выбора. Тебе небезопасно оставаться в Англии, особенно сейчас, когда твой портрет помещен в каждой газете.
— Я сказала: хорошо. Я еду с тобой.
Он смотрел на нее, ошеломленный тем, что она так быстро согласилась. В ее голосе он не заметил язвительной насмешки. В выражении лица не было гнева. Не было ненависти в золотистом взгляде.
Удивление сразу же сменилось
— Не надейся, что у тебя будет шанс улизнуть, — хрипло сказал он. — Утром ты уедешь вместе с Ману. Он проводит тебя на борт нашего судна и доставит в Южную Каролину.
— Постой, постой, ты, кажется, сказал, что я уеду? — спросила она, и в ее голосе впервые за весь разговор появилась задиристая нотка. — А как же ты?
— Я остаюсь в Лондоне.
— Ты не можешь остаться здесь. — Ее спокойствия как не бывало. — Если ты обратил внимание, здесь есть немало людей, желающих твоей смерти.
Он остановился возле камина, повернувшись к ней спиной.
— Именно поэтому я и остаюсь. Я не уеду, пока раз и навсегда не разделаюсь с вымогателем. На сей раз я не буду никому передоверять это дело.
— Но он, возможно, уже донес на тебя. Ведь он собирался получить вознаграждение за твою голову.
— Вот именно. Потому-то я и хочу выйти из укрытия, чтобы ему было проще найти меня.
— Ты что, хочешь, чтобы тебя убили?
Вопрос прозвучал так, как будто ей это было небезразлично. Он заглянул ей в глаза, но она отвела взгляд в сторону.
Тут он неожиданно понял. Меньше всего ему хотелось, чтобы за его спиной затевали интриги шушукающие особы женского пола.
— Меня почему-то не покидает чувство, что здесь происходит что-то такое, о чем я не знаю. Тебе что-нибудь рассказала Клэрис?
— Да. — Саманта не поднимала глаз, уставившись на покрывало. — Она мне много чего рассказала о бродягах, и замках на сейфах, и о волшебных сказках.
— О чем, о чем?
— И еще сказала, что ты не стоишь того, чтобы я из-за тебя теряла аппетит.
Это уж была полная бессмыслица.
— Но мне все равно. — Она подняла голову, глаза ее сверкали. — Почему ты не хочешь уехать вместе со мной и Ману?
Он сложил руки на груди, понимая, что вот сейчас-то и начнется тот самый спор, которого он давно ожидал.
— Потому что я не хочу всю оставшуюся жизнь скрываться.
— Если ты сделаешь то, что задумал, у тебя не будет никакой «оставшейся жизни».
— Я не спрашиваю твоего мнения. Я просто говорю, куда я тебя намерен отправить. — Он все-таки вышел из себя.
— Ну что ж, позволь и мне сказать, куда я тебя намерена отправить, капитан. — Саманта кинула в него подушку, сопроводив это действие весьма выразительными ругательствами.
Николас ловко увернулся, и подушка оказалась в камине.
— Нет смысла посылать меня ко
— Пропади ты пропадом! — крикнула она и, добавив еще парочку ругательств, оглянулась вокруг, подыскивая, чем бы еще запустить в его голову. — Будь проклят тот день, когда я в тебя влюбилась!
— Пока ты не расколотила тут еще что-нибудь из вещей Клэрис… Что?! — вдруг воскликнул он.
Сэм замерла в странной позе: свесив голову с кровати, одной рукой она шарила под кроватью в поисках туфли и, не меняя положения, взглянула на него снизу вверх.
— Гм-м… я сказала… то есть… я имела в виду… — Волосы упали ей на лицо. — Я сказала, что проклинаю тот день, когда влюбилась в тебя.
— Ты не можешь любить меня…
— Тем не менее, люблю, — сказала она из-под каскада золотистых волос.
— Ты не должна.
Она наконец выпрямилась и села на кровати! Копна золотистых волос поблескивала при свете лампы.
— А мне все равно. — Она вздернула подбородок знакомым решительным движением, к которому он уже успел привыкнуть. — Я тебя люблю.
Он молчал, ошеломленный переполнявшей его радостью. Ненависть он, наверное, смог бы пережить. Боль он смог бы перенести. Но не это…
Больше всего на свете он хотел сейчас покрыть за два шага разделявшее их расстояние, схватить ее на руки и закружить по комнате. Но он не сделал этого, потому что знал, что принесет ей только несчастье. Ее любовь не может продолжаться долго, потому что Бог сотворил ее не для такого человека, как Николас Броган.
— Николас, — пробормотала она, — мне кажется, подушка тлеет.
— Черт с ней, с подушкой, — охрипшим голосом ответил он. — Пусть горит.
Он не мог подойти к ней, не мог заставить себя отойти подальше и не мог оторвать от нее взгляд. Он наслаждался этим моментом, впитывал в себя ее улыбку, выражение ее глаз, как осужденный на смерть наслаждается последним обедом. Потом он закрыл глаза, чтобы навсегда запечатлеть ее взгляд в памяти. И повернулся к ней спиной.
— Все мы в течение жизни совершаем ошибки, ангелочек. — Он пытался говорить безразличным, холодным тоном, но голос его дрожал. — Полюбив, ты сделала ошибку, но у тебя это со временем пройдет.
Она чуть не набросилась на него с кулаками.
— Послушай, ты, упрямый… невозможный тип… — Ей не хватало слов, чтобы наградить его еще каким-нибудь эпитетом, но тут всплыло в памяти старое прозвище, которое она ему дала, бродяга. — Клэрис сказала, что ты не стоишь того, чтобы я теряла из-за тебя аппетит. Фостер сказал, что ты не стоишь того, чтобы за тебя отдать жизнь. Кажется, любой человек, с которым ты встречался; о тебе весьма невысокого мнения.
— Тем более тебе надо быть благоразумнее, — ответил он.