Не уходя в атаку
Шрифт:
— Что ж, Захар Николаевич, видно, не миновать?
Комендант взял в руки электрическую машинку, дальнейшее ожидание он считал преступным. Мост необходимо взорвать. Связь с Рощей так и не удалось восстановить. Виноват Мороз, но сейчас не время разбирать.
— Предупреди, пожалуйста, людей, — приказал он начальнику станции.
Акулов разумом понимал, что взрывать мост необходимо, но сердцем не мог принять даже мысли о новом отступлении перед врагом. Разве они не храбро бились? Те, пятеро на том берегу, смельчаки из последнего заслона...
Он прошел по траншее, дал красную ракету. Его догнал
— О-о-обрыв про-о-вода! — закричал он.
«Мост отдать немцам?» — возникла мысль у Акулова. Она нарастала, наполняла его дикой злобой, решимостью. Он пойдет и взорвет! Но Фотиев опередил его:
— Мороз! Где Мороз?
— Есть Мороз!
Из-за угла, полусогнувшись, выбежал монтер.
— За мной!
Фотиев подтянулся, перевалился на бруствер, покатился к воде. Пули тонко попискивали, попадая в камень, жирно чмокали, плескались в быстром течении.
— Командуй! — крикнул Фотиев. Это относилось к Акулову, и тот понял. Из кармана почему-то вытащил котенка, посадил в угол блиндажа, располагаясь надолго в этом мрачном, сыром помещении. Начальник станции не отступит!
Иван Сергеевич укрылся за камнями на берегу, дожидаясь связиста. Вечернее небо на западе было кроваво-красным. Вода на камнях плескалась тревожно и убаюкивающе, будто бы зализывала раны от чмокающих пуль. И Фотиеву стало не по себе, нервная теплота ударила в глаза. Черта с два! Он вернется в блиндаж... А когда Мороз оказался рядом, он достал из внутреннего кармана конверт, попросил:
— Пошли по адресу. Сам понимаешь когда... — И тут же подумал: «Он что, бессмертен? Почему именно я умру?» Но забрать пакет постеснялся.
А Мороз кивнул рыжей головой, успокоил:
— Обойдется.
Они поползли, держась за провода и маскируясь в камнях. С той стороны били прицельно, кучно... Вот и береговые устои. Фотиев, довольно сопя, вытирал лицо: ушли от прямого обстрела. Жив курилка! Огляделись. Так и есть: перебит провод.
— Давыд Остапович, давай, друг...
На диких камнях берега лежали густые тени устоев. Тонкая травка, пробившаяся из расщелин, мелко дрожала, словно умоляя пощадить ее. И Фотиев досадливо отвернулся. Он стал выбирать кратчайший и более безопасный путь к блиндажу, к подрывной машинке.
Акулову было хорошо видно их. Вот Мороз приподнялся, финкой зачищает провода. Фотиев, крадучись, наблюдает за фашистами. Но что это? Монтер размахнулся, ударил ножом Фотиева в спину...
— Ах, гад!
Захар Николаевич прицелился, выстрелил. Мороз сорвался, вильнул за устой, но вторая пуля догнала его. Скатился головой вниз в воду...
Иван Сергеевич удивленно повернулся, в горячке не разобрался, в чем дело. Что-то липкое, теплое побежало по спине за пояс, помутились глаза. А провод, провод... Иван Сергеевич дотянулся до конца кабеля. Второй, второй... Слабеющей рукой шарил кругом и не находил. Мороз, падая, утащил второй конец в воду. Фотиев свалился по камням в реку. Потоком подхватило его, завертело. Показалась голова в каске, на миг блеснула изношенная подковка сапог... Больше Акулов его не видел.
А немцы уже бежали по высокой потусторонней насыпи, горланили. С «ашей стороны изредка стреляли, но уже не могли задержать, прижать к земле волну рогатых касок...
Акулов
— Стреляй!
Но выстрел щелкнул одиноко. Немцы уже подбежали к первой ферме, торжествующе что-то орали, шумно трещали автоматы...
В углу завозился котенок, выбежал в полосу света от амбразуры. Он катал щепку, очевидно представляя себе, что это мышь. Акулов как-то сразу решил все и уже поразительно спокойно сунул за пазуху электрическую машинку. Так же не торопясь, расчетливо перебрался через бруствер. Его заметили: с той стороны ударили пулеметы. Пули фьютькали, как дятлы, дробили камень. Акулов пополз к мосту.
Оставалось несколько метров. Еще немного... Только бы не убили... Наконец увидел два провода, подтянул их к себе. Вот и массивный устой. Над головой переплеты железа. Ему видны ноги солдата, спешащего к ящику взрывчатки.
Руки вспотели, плохо повинуются, изодранные об острые камни; наконец-то провода соединены с машинкой. Теперь только повернуть рукоятку...
Уже все небо покрылось закатным багрянцем. И в струящемся свете Захар Николаевич заметил на камнях возле траншеи котенка с задранным пушистым хвостом.
«Прощай, Зоя...» Над головой затопали коваными сапогами. А он с необъяснимым азартом ждал, когда немец наклонится над взрывчаткой. Ну вот и пора!..
Над рекой в сумерках вымахнул высоченный огненный смерч, кинул с бруствера в траншею котенка, завыл диким зверем. Свет его слился с пламенно-красным небом и погас. И более ничего не увидел Акулов, проваливаясь в кромешную темную пропасть.
Поперек реки грохнулись искореженные железные фермы моста, кинув вокруг водоворотные волны и кровавые в закатном свете брызги. Вода взбудо-раженно заклокотала, яростно кинулась грудью на железное препятствие, перегородившее русло. Откатилась, вернулась и ударила с новой силой. Гнутые полосы металла дрожали, но не сдавались. И укрощенные волны огибали частые переплеты, пенясь и затаенно рыча.
А туда, где остался котенок, бежали, пригибаясь и петляя, бойцы. С ходу ввязывались в перестрелку, заполняя пустые боевые ячейки траншей. Из-за домов выглянул танк: султаны взрывов выросли на том берегу.
Осмелевший котенок терся и ласкался у запыленных сапог командира, совсем не страшась выстрелов.
Потом отбежал в угол, притаился, бросился на щепку, словно на мышонка.
Командир взял его на руки. Суровое лицо воина подобрело, усталые глаза налились теплотой. Зазвонил полевой телефон в блиндаже, и командир ответил:
— Закрепились, товарищ генерал!
13
Поезд, окутанный серым облаком, проскочил дальше, замедляя движение и распугивая лесную тишину грохотом металла. От локомотива во все стороны вырывался горячий пар, что-то шипело. Вода в тендере иссякала: о«а сочилась из самых нижних пробоин. Жизнь паровоза утекала вместе со слабыми струйками.
Палкин очнулся раньше других, потянулся к гудку: из дымного облака раздался хриплый, но еще довольно сильный голос паровоза: