Шрифт:
Глава 1
«Жизнь проходит мимо. Но, у каждого – своей походкой.» – подумал попугай Бин, разглядывая себя в смутном и тёмном отражении в зеркале на стене, напротив. Комната была темноватой. Зеркало было далеко, его отражение было невнятным, и он, быстро потеряв интерес к этому занятию, стал смотреть в сторону моря, которое было видно в окно.
Море было сине-зелёным, небо было голубым, ни одного облачка. Песок был белым. Камни – серо-коричневыми.
После отлива на песке не было никаких следов, кроме
И сейчас, он носился по песку. Иногда, он хватал разные палки и подбрасывал их кверху. С разбегу забегал в море и кусал воду. В общем, жизнь его, судя по всему, удалась.
А Бин, попугай сидел в клетке в достаточно тёмной комнате. Единственное, что ему было доступно, это повиснуть на лапах вниз головой. Но, он давно уже считал это детством, и больше такое не практиковал. Иногда он зажимал лапой орех и с силой долбил его клювом.
Кто-то чихнул. Бин обернулся и упёр взгляд в статую. Рядом с клеткой сидел и смотрел в ту же сторону, что и попугай до этого, породистый кот. Неподвижный и целеустремлённый, весь из себя, изваяние такое, он был потому сейчас, что во все глаза наблюдал за подскоками, метаморфозами и пертурбациями добермана Гая на песке. И в этот момент его очень возмущало, как сегодня тот «работал» с морем. Какая бездарность эта собака.
Кота звали Граф.
Его жизненное кредо заключалась во фразе: «Нет полного счастья, есть только счастливые моменты». Эта фраза и сейчас пронеслась в его голове, когда он представил рыбу, которую доберман мог бы выловить из моря ко всеобщей и его, в том числе, радости и может быть трапезе. Но собака этого не сделала. Глупая собака.
– Я лишний раз убеждаюсь, что эта собака глупа. – сказал кот попугаю.
– «Петруша хороший, но Петруша глупый!» – наступив лапой на орех прокричал попугай.
– Да, что ж вы так орёте, дорогой мой Бин. – тряхнул головой кот и потёр лапой ухо. – Мы же не на митинге! Собаку, кстати, не Петруша зовут.
– Я, кстати, знаю, как зовут собаку. А это у меня уже привычка, орать. Не приставайте ко мне. – ответил попугай, продолжая долбить орех. – Наш молодой хозяин, дурак и оболтус, любит подойти к клетке и орать на меня, выплёскивая разный мозговой хлам, пока старый хозяин не влепит ему, дурню здоровому, подзатыльник. И я ору ему в ответ.
– Вы ждёте подзатыльника? – про мурчал ему кот.
– А ты слышал, какую музыку слушают эти молодые? – как бы, не замечая слов собеседника, продолжал Бин. – Это же просто ужас. А эти поющие трусы… А слова какие? Пацаны нацепят бороду и что–то бубнят себе под нос, как будто промокательную бумагу жуют вместе с клеем. Все это под звуки, именуемые музыкой. Которая, в свою очередь, состоит из трёх аккордов.
Кот снова оторвал взгляд от собаки и посмотрел на попугая невидящим взором.
– А, что вы имеете против такой музыки? Мне нравится. Я тоже так пою, когда нализываю свои, э-э.. ну… которые у меня больше, чем ваши.
Попугай
– А наш старый хозяин. – ворчал попугай, разгрызая орех. – Сколько можно жрать то? Как носорог уже. И он, к тому же, плохо видит. Особенно, когда сует руку мне в клетку. Жуть. Или несётся по прихожей на тебя, дорогой мой Граф, не видя ничего впереди дальше своего носа. И в этот момент мне кажется, что при его–то весе – это, уже не его проблемы.
Кот улыбнулся. Он прекрасно помнил, как иногда тяжёлые и толстые «столбы» упорно норовили его раздавить. И приходилось, взвизгнув, уворачиваться.
– Вы просто ворчун, Бин. – сказал он попугаю, – лучше берите пример с нашего Гая, с нашей жизнерадостной, но глупой собаки. Ему хорошо. Он глуп, и от этого ему всегда хорошо.
И он, подняв лапу, уселся ухаживать за местом под хвостом.
Хозяйку этой животной братии звали Кира Михайловна. Она была женой очень ответственного работника в организации, которую можно назвать, э-э.., ну, ну, скажем, Партией. И находилась уже не в таком возрасте, в котором ещё думают, что блондинки тоже могут устанавливать Windows. И, как правило, делают они это с помощью бубна. Хотя, конечно, и торопиться ей было ещё некуда. То есть, возраст – в самый раз.
Муж её, ответственный работник в организации, не будем её называть, хотя все её знают, но Семен Евграфович, муж её, этого не хочет, чтобы все о ней говорили. Ну зачем кричать об этом?
Так вот и сейчас, муж её, за глаза называемый носорог, из-за большого веса и малюсенькой родинки на носу, подъехал на казённом автомобиле с водителем к крыльцу своего коттеджа, именуемого хозяевами между собой, дворцом. Вывалился, выполз с сиденья и, не закрыв дверь машины, бросился к дверям своих хоромов. Он был, видимо, в хорошем настроении.
– Кирочка, моя, Михайловна! Проснись! Отзовись! Товарищи! Друзья! – кричал он, подходя к двери дома. – Подло бросать пить, когда страна в таком положении. Производство водки увеличилось на 70%, дорогая моя, страну ждут великие дела.! …А-яй-яй! – вскричал он, взмахнув руками, когда, взбегая по ступенькам и запнувшись за верхнюю, дальше кубарем, сшибая косяк двери, ввалился во дворец. Кстати, сам хозяин согласился это строение так называть. Чего уж там мелочиться.
Попугай издали бросил взгляд на появившийся мешок на входе и пробурчал:
– Ещё один купил алкотестер и теперь пытается побить свой предыдущий рекорд.
– Дорогая? Кирочка Михайловна, ой. Ну, где же ты? Ну помоги же мне! Где ты есть? – мычал «мешок», ворочаясь на полу, путаясь в каком-то коврике, с сорванным со стены светильником в руках, и тщетно пытался подняться.
– Что там за шум? Семён Евграфыч, ты один? – закричала хозяйка со второго этажа, с кухни. – Если не один, то пусть гости раздеваются и проходят. Я утку готовлю. Утюльку. Твоё любимое.
– Какие гости, Кирочка Михайловна?! – пробормотал Семён Евграфович, поднимаясь с пола и держа в руке разбитый светильник. – Страна в опасности.