Не утоливший жажды (об Андрее Тарковском)

Гордон Александр Витальевич

А Марина действительно своими приездами оживляла наше мужское одиночество и однообразный рацион. Хозяйкин внучек за ней по пятам бегал и просил: «Маминка, пабаски!» — просил колбасу. Как-то раз Марина поставила на керосинку кастрюлю с привезенным мясом — в деревне не было никаких холодильников, и из мяса нужно было поскорее сварить суп. Мы горячо обсуждали очередной эпизод сценария, когда к нам вошла Марина и наказала присматривать за керосинкой. У керосинки была одна особенность: постепенно разгораясь, она начинала нещадно коптить, и время от времени надо было прикручивать фитиль. Мы, конечно, клятвенно обещали следить за капризной керосинкой, и доверчивая Марина со спокойной душой ушла в ближний лес за грибами.

Усердно поработав, мы решили искупаться и спустились к Оке.

По дороге окончательно решили, что на роль Ника Адамса нам лучше Юлия Файта никого не найти, одного из убийц попросим сыграть Валю Виноградова, другого найдем по ходу дела. «Ну а как же с Шукшиным? С боксером?» — говорю. «Ты что, упал?! Вася, с его типично русской внешностью?! Пойми, боксер — швед, арийская раса, высокий, белобрысый…»

И вдруг Андрей сказал слабым голосом: «Горим…». Я проследил за его взглядом: из окон нашей избы валил густой черный дым. Мы сразу поняли: дело пахнет керосином в буквальном смысле слова. Помчались как борзые к деревне. Бежим, задыхаемся, а в голове стучит: «А если пожар, а если перекинется на соседей? А если хозяйка, баба Акуля, спит?»

Прибегаем к крыльцу — туча черного дыма навстречу, ныряем в темноту, проклиная нашу беспечность, ощупью добираемся до кухни. Так и есть! Во мраке полыхают огни фитилей. Завернули фитили, задули керосинку. Открываем окна, двери, зовем: «Баба Акуля, баба Акуля!» Слава богу, не вернулась еще из гостей баба Акуля. Вышли во двор отдышаться, оглядеться, не бегут ли соседи с ведрами… Вдруг Андрей рванулся, исчез в избе и миг спустя выбежал оттуда со сценарием в руках.

Когда в избе посветлело, мы увидели, что и стены, и занавеси, и вся нехитрая мебель были покрыты густым слоем сажи. Прибежала Марина, посмотрела на нас свирепо и стала убирать избу…

С тех пор и повелось между нами: если мы допускали ошибку, Андрей подмигивал мне и напевал: «Баба Аку-у-ля!»

Снимаем первый фильм

«Вот и лето прошло…» Снова начались репетиции, лекции, просмотры фильмов. Снова Андрей оказался возле Рауш, и влюбленность окончательно овладела всем его существом. Лишь съемки «Убийц» удерживали развитие событий. Работы было невпроворот. Тем более что это первая настоящая, хоть и короткометражная, картина. Нужно было подбирать и утверждать актеров. Тут у меня с Андреем пошли разногласия. Он предложил снимать в роли боксера Оле Андресона своего школьного товарища, участника драмкружка Володю Куриленко, высокого, стройного — великолепного. Я стоял за Шукшина. Все-таки уговорил меня Андрей, такой он верный друг получается. Ну, ладно, пусть будет по-твоему. Я был в глубине души уязвлен, но начинать ссору в самом начале работы не хотелось. Стали мы репетировать с Володей у меня дома, потому что приводить во ВГИК «чужаков» без согласования с педагогами было нельзя.

Из-за бедности учебной студии студенты должны были снимать фильмы, объединившись по два-три человека. Нас было двое, третьей пригласили сокурсницу Марику Бейку. В данном случае спора не было. Марика оказалась человеком талантливым, быстро вошла в проблемы сценария. К тому же дружила с Ирмой, а Андрей любил Ирму. Так что все было ясно. И работала наша троица дружно.

Анализируя рассказ, мы понимали, что снимать будем маленькую психологическую драму. Зрелищности, столь любимой Роммом, не будет, но ясность сюжета, психологическое напряжение — налицо. Роли распределили среди студентов мастерской: Ник Адаме — Юлий Файт, Оле Андресон, затравленный боксер, обреченно ожидающий своего конца — Володя Куриленко или Вася Шукшин. В ролях убийц Валентин Виноградов с нашего режиссерского курса и Вадим Новиков — с параллельного актерского. Андрей сыграет роль одного из посетителей бара, я — бармена.

Реквизит в институте — нищенский. Все несли из домов — своих, родственников и знакомых. Помню, Андрей принес бабушкин саквояж для боксера и старинные круглые настенные часы.

На учебной студии ВГИКа построили павильон, две декорации: дешевый гостиничный номер, где скрывался боксер, и закусочную (или бар, если по-американски). Конечно, это тоже была бедная декорация, но декорация американского бара: стойка,

перед ней круглые высокие табуреты, на полках иностранное бутылки всех цветов и размеров. По институту прешёл слух, к нам стали ходить как на экскурсию. И вдруг какое совпадение! — в павильон входит американская студенческая делегация посмотреть нашу съемку. Мы делаем вид, что усердно работаем, тем более что знакомить нас никто не торопится. Наши операторы громко дают команду «Свет!», гример поправляет на актерах грим, очень небольшой, ведь исполнители и так молоды. И как нарочно, хотя мы и не договаривались на этот день, появляется Гелий Коновалов, актер циркового училища, русский мулат, специально приглашенный на роль повара-негра. И тогда американцы тихо, на цыпочках, удалились из павильона. Вот что значит хорошее воспитание! Видимо, все у нас было правильно — и бар, и чернокожий повар. Мы свободно вздохнули.

Но то были только цветочки, настоящие ягодки не замедлили появиться. Только мы отрепетировали сцену с боксером-Куриленко (формально она числилась за мной как за режиссером), как в павильон вошли все наши педагоги во главе с Роммом. Вот это был пассаж! «Продолжайте работу, — сказал Михаил Ильич, — репетируйте. Или, если вы готовы к съемке, начинайте!» Мы решили лишний раз прорепетировать, но на Володю от неожиданного появления столь внушительной делегации нашел ступор. Весь текст вылетел у него из головы…

Тут «чужак» был замечен. Однако ожидаемого скандала не последовало. Ромм порадел. Таким вот образом Вася Шукшин, хоть и не «белокурый швед, не арийская раса», снялся в роли обреченного боксера: «Я вот полежу немного, соберусь с духом и выйду». Так трагически заканчивался наш учебный фильм «Убийцы», снятый в 1956 году, абсолютно современная криминальная история.

Главная сцена — в закусочной, где убийцы в черных пальто и шляпах, не снимая перчаток, ждут свою жертву, — была частью Андрея и Марики Бейку. Тарковский и Бейку работали серьезно, давая время операторам-студентам — Альфреду (в просторечье — Фредди) Альваресу и Александру Рыбину — на тщательную работу со светом. В своих сценах Андрей создавал большие паузы, которые рождали эмоциональное напряжение, требовал естественности и простоты актерского поведения. В маленьком фильме не было музыки, только речь да насвистывание одного из посетителей бара, которого играл Андрей. А насвистывал он популярную мелодию «Lullaby Of Bird-sland». К сожалению, грим Андрея был плохой, сделанный дедовским способом, что заметно на экране. Но Ромм похвалил нашу работу, сокурсникам тоже понравилось…

Женитьба Андрея

Когда съемки закончились, Тарковский снова стал пропадать из института, пропускать занятия и также внезапно появляться, издерганный, с запавшими глазами. В семье знали: если Андрей влюбится — это конец света, это — как чума. Временами наступали просветления, и тогда Мария Ивановна и Марина радовались — значит, Андрей и Ирма помирились. Потом тучи опять сгущались, опять разрыв, и опять всех трясло.

Вдруг — неожиданный звонок, слышу его голос: «Завтра встретимся у известного вагона в известное время». При встрече вместо привета — вымученная улыбка. Едем в институт. Встали у дверей, где написано «Не прислоняться!». Замкнулся в себе, молчит, я тоже молчу. Едем, как две собаки — все понимаем, сказать ничего не можем. Каждую минуту Андрей вглядывается в свое отражение в дверном стекле, поправляет прическу, потом шарф, потом снова прическу, и все это повторяется бесконечное количество раз. Меня: словно не замечает — весь в себе…

После занятий говорит: «Побудь со мной, посиди рядом». Сидим во дворе института на поваленном телеграфном столбе. Зимний вечер. Он, подняв голову, смотрит на освещенное окно, где идет Ее репетиция — да, Ее с большой буквы, как у Блока. Сидим, ждем — конца репетиции, наверное, не конца же света… Иногда Андрей бормочет что-то отрывистое, неразборчивое, то слова отдельные, а то и целые монологи. Все они обращены внутрь себя и к Ней. Забрало его сильно — его рыцарская влюбленность отвергалась. Иной раз Ирма даже подсмеивалась над его экзальтированной любовью. А он мучился, потому что не мог получить ясного ответа на свои чувства…