Не в ту сторону
Шрифт:
(Владислав Петрович Звягин)
Леночка – девочка с тайной.
Оказывается, мама Леночки, Юлиана Севериновна Ольховская, которую девочка в быту ласково называла Кисой, в свое время вторглась в семью видного научного деятеля Майера и безжалостно разрушила крепкую ячейку общества. Этот поступок обернулся большим скандалом, вследствие чего разлучница Киса предпочла изначально идентифицировать Леночку как Ольховскую. А вот паспорт девочка получила уже со звучной фамилией папы-ученого. Леночкина протокольная амбивалентность вызвала
Наличие двух фамилий, таких разных и специфических, неизбежно сказывалось на Леночкином внешнем облике и стиле поведения. На занятиях она преимущественно была Ольховской – сдержанной, спокойной, улыбчивой (скромность – лучшее украшение девушки). Но школа была незначительной и, вероятно, малоинтересной частью жизни Леночки: неким локальным фрагментом бытия, наряду с бальными танцами, занятиями музыкой и иностранным языком (непременной трудовой повинностью отпрысков интеллигентных семей).
Более значимой являлась досуговая сфера, и за школьным порогом Леночка становилась Майер – дерзкой, яркой, циничной, с дефицитом скромности, но с избытком других украшений. Она снимала свое спокойное дружелюбие и сдержанность вместе со школьной формой, искрилась и сверкала, как елочная игрушка, источала невинную порочность (или порочную невинность).
Я не могу четко определить, какой она была тогда: красивой или не очень, умной или глупой, доброй или злой.
Я не знаю, какой она стала сейчас, хотя мы виделись с ней совсем недавно.
Она всегда была и остается для меня просто маленькой девочкой Леночкой.
Пенелопа
(Лена Майер)
– Майер, что вы там делаете под столом? Вяжете?
– Да, Александр Владимирович. На прошлой лекции вы так проникновенно рассказывали о Пенелопе. И я не смогла удержаться. На занятиях вяжу, ночью распускаю.
– Если так, конечно, продолжайте.
– Спасибо, Александр Владимирович!
– Майер, вы опять вяжете?
– Нет, Александр Владимирович. На этот раз я читаю. Журнал «Иностранная литература», номер 4. На прошлой лекции вы так проникновенно…
– Да, и вы опять не смогли себя сдержать. Понятно. Канаева, Дорохов! Это не смешно. Такая несдержанность скорее прискорбна. А с вами, Майер, я поговорю потом.
– А вас, Майер, я попрошу остаться!
– А вас, Дорохов, я попрошу покинуть аудиторию.
– Майер, Лена! Пенелопа!
– Здравствуйте, Александр Владимирович.
– Как ваша пряжа, Лена?
– Все так же: днем вяжу, ночью распускаю.
– А что вы делаете вечером?
– А вечером мы с друзьями в тиши центральной библиотеки читаем произведения зарубежной
– С Канаевой и Дороховым – в тиши библиотеки?!
– Ну, иногда спорим о прочитанном, не без того. Но тоже тихо и интеллигентно.
– А со мной не хотите поспорить?
– В тиши библиотеки?
– Не обязательно. В кафе, в сквере или в каком-нибудь другом месте.
– Что вы, Александр Владимирович! Я девушка скромная, застенчивая. В таких местах и не бываю.
– А в университете бываете?
– Увы, приходится.
– Если хотите, я вас буду ждать завтра вечером после занятий в 26-й аудитории.
– Спасибо, Александр Владимирович!
– Спасибо – да или спасибо – нет?
– Просто спасибо.
Осень, коля, осень!
(Лена Майер)
После занятий мы с Колей Дороховым и Ирой Канаевой сидим в университетском сквере и внимательно наблюдаем за светящимися окнами 26-й аудитори и. Нам очень весело.
– Смотри, сидит. Сидит за решеткой в темнице сырой…
– Нет, встал уже, ходит. К окну подошел.
– Вернулся. Опять сел.
– А теперь не видно. Неужели ушел? Прошла любовь, завяли помидоры?
– Коля, сходи посмотри.
– И что я ему скажу?
– Что у Майер в тиши библиотеки на бутылку не хватило.
– Обижаешь, подруга. Тут у меня еще шампанское в сумке.
– И стакан?
– Стакан я как-то…
– Вот и предлог будет сходить посмотреть.
– И попросить у Гофмана стакан?!
– Лена, все, я домой иду.
– Ирочка, ну интересно же!
– Что тут интересного? Надоело. Гофман – умный, красивый мужик. Бородка у него такая… А мы над ним издеваемся.
– Я тоже красивый мужик, и с бородкой.
– Коля! Ну, что там? Сидит?
– Сидит. Стол грызет, стенку царапает. Переживает. Вот за это и выпьем.
– А стакан?
– С горла, как пролетарии.
– Какой ты пролетарий?
– Ясен пень, как и каждый студент – пролетарий умственного труда.
– Пока, пролетарии, я домой!
– Пока, Ир! Нам тоже пора.
– Так не вышел еще!
– Может, он всю ночь там просидит.
– Ага, весь в мыслях о бесцельно прожитой жизни.
– Холодно, Коля!
– А хочешь, я тебя согрею? Хочешь?
– Ну, вот: пришел Ржевский и все опошлил. Коля, прекрати!
– Ну, Леночка…
– Тогда уж плащ сними.
– Да, конечно, сейчас, Леночка… я… Ленка! Я, что, для этого плащ свой белый снимал, чтобы ты в нем залезла с ногами на грязную скамейку?!
– Осень, Коля, осень.
Славный период
(Слава Звягин)
Новогодний вечер. А там – знакомые все лица. Ничего себе отплясывает девочка Леночка Ольховская! Да и не Ольховская она – явно
Майер: дерзкая, яркая. Я пробираюсь в толпе и кричу ей в самое ухо.