Не верь мужчинам
Шрифт:
– Тогда убирайся отсюда и забирай свой поганый хлеб.
Кристиан грустно смотрит на меня и выходит, оставив хлеб на полу рядом со мной.
Как только за ним закрывается дверь, я набрасываюсь на кусок хлеба, жадно впиваясь в него зубами. Кусок то и дело выскальзывает из рук, я снова поднимаю его и грызу, как дикое животное.
Силы начинают возвращаться по мне, я погружаюсь в сон.
Просыпаюсь от прикосновения к своей ноги и резко вздрагиваю. При тусклом свете лампы различаю лицо человека, проводящего по моей ноге каким-то
Я машинально забиваюсь поближе к стене и зажмуриваюсь в ожидании новых истязающих ударов. Он приближается ко мне и продолжает гладить ремнем по ноге. Я чувствую, как лоб покрывается испариной от ощущения неизвестности и страха, который будто парализовал меня.
– Боишься? – шепчет он, приближая свое лицо к моему, и я чувствую исходящий от него неприятный запах чеснока и крепкого спиртного.
Киваю головой, не спуская глаз с ремня, которым он водит по моей ноге.
Он дышит мне в лицо, его дыхание частое и неприятное. У меня возникает ощущение, что никто не знает о то, что он здесь, ни отец, ни младший брат, и этот человек явно что-то замышляет.
Я понимаю, что именно, когда ремень соскальзывает ко мне между ног и упирается пряжкой прямо ТАМ. Мне это не нравится, я догадываюсь, чего он хочет, но не могу ему позволить сделать с собой такие мерзкие вещи. На его лице написано вожделение, но он хочет совместить его с наказанием меня. Он тычет мне ремнем между ног, имитируя движения мужчины.
– Нравится? – спрашивает он и улыбается, а я вижу его коричневые зубы и темный язык, который он высовывает от удовольствия.
Я киваю, опасаясь, что за неповиновение получу удары ремнем, а мне это не нужно. Мне нужно сбежать отсюда, и я постараюсь воспользоваться его приходом, чтобы достичь своей цели, которая пока кажется недостижимой ни на секунду.
– Знаешь, что я однажды сделал с такой как ты? – спрашивает он меня, и я отрицательно мотаю головой.
– Однажды я связал такую как ты ремнем, а потом долго совокуплялся с ней. Она просила еще и еще, и я взял ремень и обмотал вокруг ее шеи. Она начала хрипеть, и только тогда я смог испытать самое больше удовольствие в своей жизни. Я влил в нее свое семя, когда она уже лежала подо мной с высунутым наружу синим языком. Но я помню, что ей было очень хорошо, когда я входил в нее. Мне кажется, что тебе тоже это может понравиться.
Я хватаю ртом воздух, представляя себе ту женщину, которая умерла под этим ублюдком и понимаю, что не могу допустить этого же с собой.
– Ты хочешь почувствовать меня в себе? – спрашивает он и снова улыбается, демонстрируя свои гнилые зубы.
Я киваю:
– Я хочу этого, но я не смогу получить настоящее удовольствие, если ты не развяжешь мои ноги.
Его глаза суживаются с подозрением:
– Почему это? Хочешь надурить меня, как в свое время надурила моего растяпу-брата?
Я мотаю головой и облизываю языком губы, на которые он смотрит, не сводя глаз:
– Нет,
Теперь он смотрит на меня с его большим интересом: еще бы, я пообещала ему раздвинуть ноги. Дрожащими руками он развязывает веревку и снимает ее с моих ног. Чувство облегчения спускается к моим затекшим ступням, я их разминаю, стараясь разогнать кровь. А мой стражник уже потирает руки, глядя на меня и продолжая улыбаться своим гнилым ртом.
– Как ты любишь? – спрашивает он, держа в руке ремень и пощелкивая им.
Я внимательно слежу за его руками, я не должна допустить того, чтобы он хоть раз ударил меня им.
– Я люблю быть сверху. Тогда я чувствую мужское орудие целиком. Это очень захватывающе.
На самом деле я вру, я не думаю сейчас, каково это быть сверху или снизу, я просто помню картинки из своих фантазий и говорю так сладко для того, чтобы мой враг ни в коем случае не догадался о моих истинных намерениях.
– Хочешь почувствовать меня целиком? – лыбится он и послушно укладывается на холодный пол, предварительно застелив его газетой со стола.
Он снимает свои грязные штопаные штаны, и я вижу его прибор, который похож на небольшую дубинку, зарытую в кучу сальных кучерявых волос.
Даже на секунду не могу себе представить, как это может доставлять настоящее удовольствие и заставлять просить еще и еще. Но мне надо изображать желание и страсть, поэтому я делаю вид, что тоже жажду этого, а сама мысленно пытаюсь представить себе, как этот ублюдок, разлегшийся передо мной и демонстрирующий мне свое жалкое достоинство, которое считает самым главным, очень сильно хочет опорожнить свой кишечник. Я внимательно смотрю на низ его живота, пытаясь силой мысли заставить его захотеть не того, чего он желает сейчас.
Я мысленно представляю его кишечник, который похож на большой провод, по которому движутся отходы его организма и пытаюсь заставить эти отходы поторопиться к выходу. Перед моими глазами проносится вся его брюшная полость, и я давлю на кишечник своим взглядом.
Охотник начинает ерзать в нетерпении, он ожидал, что я быстренько запрыгну на него сверху и дам себя придушить ремнем. Но не тут-то было. Его лоб покрывается испариной, и я понимаю, что он начинает испытывать дискомфорт внизу живота.
– Черт, – бормочет он, хватаясь за живот, – Похоже, меня подвел чеснок.
Я не спускаю взгляда с низа его живота, насквозь видя, что происходит у него внутри. Его дерьмо стремительно направляется к выходу, не давая ему ни секунды на расслабление.
Он подскакивает с пола и начинает кружить по подвалу, держась за задницу, а потом скрывается в маленькой комнатке, которую я поначалу даже не приметила. Оттуда издаются самые разнообразные звуки, начиная от стонов облегчения и заканчивая самыми непристойными звуками.