Не вернуться никогда
Шрифт:
Все наши стяги и вымпелы вбиты в песок
Они разрушили все, они убили всех нас…
И можно тихо сползти по горелой стерне
И у реки, срезав лодку, пытаться бежать
И быть единственным выжившим в этой войне
Но я плюю им в лицо, я говорю себе: "Встать!"
Удары
Сквозь обожженные веки я вижу рассвет
Я открываю глаза — надо мною стоит
Великий Ужас, которому имени нет
Я вижу тень, вижу пепел и мертвый гранит
Я вижу то, что здесь нечего больше беречь
Но я опять поднимаю изрубленный щит
И вырываю из ножен бессмысленный меч.
Последний воин мертвой земли…
Я знаю то, что со мной в этот день не умрет
Нет ни единой возможности их победить
Но им нет права на то, чтобы видеть восход
У них вообще нет права на то, чтобы жить
И я трублю в свой расколотый рог боевой
Я поднимаю в атаку погибшую рать
И я кричу им — "Вперед!", я кричу им — "За мной!"
Раз не осталось живых, значит мертвые — Встать!
Последний воин мертвой земли…
1. Слова С.Калугина
…В лагере царило полное спокойствие. Анласы воистину были стойким народом — и стар и млад, и женщины и мужчины готовились защищаться. Стучал молотки кузнецов, хрустели ручные мельницы. Кое-где, забив скот, жарили мясо. Люди правили оружие.
В одном месте возы были растащены. Тут стояли двое стариков, Гэст и все оставшиеся ратэсты — при оружии, только шлемы на руке. Прибывшие для переговоров маячили шагов за пятьсот, не меньше — группа всадников под странным знаменем: на шесте с перекладиной, как анласский баннорт — золотой кракен, к перекладине подвязаны по бокам пары белых и алых конских хвостов, а в центре — один чёрный.
— Что им нужно? — пробормотал больше для себя (хотя и по-анласски) Вадим. Странно, но Гэст ответил ему, как равному:
— Хотят говорить. Послушаем.
— Слушать их, — проворчал ещё кто-то.
Один из всадников поднёс ко рту согнутый металлический
— Нашими устами говорит с вами, ничтожные, сююуджи Юргул! У вас нет выхода, но милостивая госпожа согласна выпустить всех вас, если вы оставите скот и дадите нам выбрать рабов — по сотне мальчиков, девочек, юношей и девушек…
Эту глупость мог сказать лишь тот, кто совершенно не знал анласов. Самым постыдным делом считалось у них с давних пор покупать жизнь ценой рабства соплеменников.
— Ответь ему, — сказал Гэст Вадомайру. — Ответь так, чтобы он подавился нашим ответом, отродье Астовидату!
Пять сотен шагов — это почти два перестрела из хангарского лука. Но — меньше одного из анласского. Эдлхантанг Вадомайра скрипнул голосом сварливого старого воина, поучающего молодых. И стрела, описав дугу, вонзилась в перекладину знамени. Вторая ударила говорившего в левый глаз. Роняя свой лист, хангар сделал судорожное движение рукой и повис в седле. Мальчишки, облепившие возы, весело и глумливо загомонили, изощряясь в чёрной брани в адрес хангаров.
Оба выстрела, кажется, произвели неплохое впечатление — всю компанию как ветром сдуло дальше — туда, где даже анласская стрела долететь не могла.
Позиции сторон на переговорах стали предельно ясны.
Хангары тем временем приволокли на быках наспех сколоченный деревянный помост, на котором начали расчленять тела убитых ратэстов, показывая их анласам в лагере. Все узнали и Йохаллу и его щитоносца… Потом наступила очередь живых — двадцать семь раненых или тех, кто попал в руки врагов пьяными, были замучены на глазах у всего лагеря. Никто из погибавших не издал ни звука, ни разу не застонал — но смотреть было тяжело, почти невыносимо. Жестокость анласов была жестокостью волка — они не знали даже подобий тех предметов, которыми мучили их братьев, оружий, созданных злобным и трусливым разумом. И людям в лагере казалось, что пытают их самих. То тут то там раздавались женские выкрики или проклятья мужчин — это анласы узнавали среди умирающих под пытками своих близких. Кое-кто даже начал требовать вылазки, но один из стариков указал на конные сотни, замершие в отдалении:
— Выйдем — нас побьют. Кто защитит слабых и младших?
В этом ратэстам, оставшимся в живых, чудился даже укор в их адрес — они-то могли бы и пробиться к помосту, будь их хоть четвертьстолько, как преже, а не полтора десятка. Хотя и глупо укорять бойца за проигранный бой. Сражайся достойно — а уж победу боги отдадут тому, кому захотят…
— Пойдём поедим, — вздохнул Ротбирт. — Что-то и мне захотелось.
Они двинулись вглубь лагеря. У одного костра седой беспалый на левую руку старик молча налил им по рогу пива, у другого — поделились жареной свининой, а хлеб ещё оставался в опустевшей повозке: Эрна за добро её спасителей умерла бы, а не отдала.
— Просторно у нас стало, клянусь рукой Дьяуса, как у вас говорят, — грустно усмехнулся Вадим, садясь на облучок. — Вещи товарищей — что с ними делать?
— Раздадим семьям, — Ротбирт сделал большой глоток пива. — Стрелы только оставлю. Не думаю, что это будет неправильно и несправедливо.