(Не) верю. В любовь
Шрифт:
Это ужасно, но я испытываю облегчение от того, что больше никогда её не услышу. И не увижу. На свидания к ней я ходить точно не стану.
— Ты у меня такая умница, — Адам сжимает мою руку, целует ледяные пальцы. — Поехали в кафе? Мороженое хочешь? Или в кино?
— Мне неважно! Главное, чтобы там был ты, — я поднимаю обе руки, пальчиками поглаживаю родное и такое любимое лицо самого ласкового, самого нежного человека на всём белом свете.
— Хорошо, — Адам меня целует, забирая дыхание и все дурные мысли. —
Мы зашли в маленькое кафе, где пахло свежей выпечкой и кофе. Адам заказал два мороженых, горячий шоколад и молочный коктейль, а я, устроившись на мягком диване под боком у любимого, смотрела на него и думала, как же мне повезло.
Адам был моим спасением, моим светом в этой тьме, которая так долго пыталась поглотить меня. И пока он рассказывал что-то смешное, чтобы развеселить меня, я улыбалась, а сама благодарила Бога за то, что он свёл нас. Всё, что было раньше, больше не имеет значения. Потому что теперь у меня есть он. Мой Адам. И моя семья.
Декабрь
Мы с Ксюшей и Ольгой суетимся по дому, заканчивая с генеральной уборкой и готовкой. В груди приятное волнение, а самой хочется прыгать от радости и переполняющего меня счастья каждую секунду.
Я впервые за десять лет буду праздновать Новый год. И я жду этого праздника, как ребёнок. Мне кажется, что в эту ночь должно случиться что-то волшебное. Хотя… Разве волшебство уже не произошло? Разве наша дружная семья не подтверждение тому? Счастливый смех, сияющие глаза каждого жителя этого дома?
— О чём задумалась, маленькая? — Адам подкрадывается ко мне со спины и крепко меня обнимает, поглаживая руками по животу и целуя меня в щёку.
Он любит меня обнимать, прижиматься ко мне всем телом, чтобы делиться теплом. Столько любви, столько поцелуев и нежности я не получала за всю жизнь. Я перестала удивляться тому, что этот парень, который казался мне таким холодным и колючим, таит в себе столько нерастраченной любви.
— О том, как сильно я тебя люблю, — я поворачиваюсь к молодому человеку, закидываю руки ему на плечи, притягиваю ближе к себе. — И о том, как я счастлива!
Глаза Адама вспыхивают довольным светом, а молодой человек склоняется ко мне, чтобы сладко-сладко поцеловать. Чтобы у меня отнялись ноги и голова стала пустой. Адама зовут помогать наряжать ёлку, а я спешу в гостиную, чтобы дальше готовить стол к празднику.
Мы с Ксюшей накрываем на стол, расставляя тарелки и бокалы, а Ольга заканчивает готовить салаты. Ароматы свежей зелени, специй и чего-то сладкого, что она печёт в духовке, наполняют дом уютом. Я ловлю себя на мысли, что даже воздух вокруг кажется праздничным, будто пропитанным ожиданием чуда.
За окном уже темнеет, и первые огоньки гирлянд зажигаются в окнах соседних домов. Мы включаем ёлку, и её мягкий свет озаряет комнату,
Когда всё готово, мы переодеваемся в праздничную одежду и садимся за стол. Я чувствую, как сердце замирает от счастья. Впервые за долгие годы я не одна в новогоднюю ночь.
Адам стоит рядом, поглаживает меня пальцами по спине, целует то в висок, то в щёку. Он зарывается носом в мои волосы и втягивает их запах. Моя вечная поддержка. Моя опора. Моя стена, за которой я чувствую себя в безопасности.
Новый год ещё не наступил, но я уже знаю, что он будет особенным. Потому что самое главное чудо — это не фейерверки или подарки, а то, что такие люди находятся рядом.
Январь
— Сходишь со мной, пожалуйста? — я крепко держу Диму за руку и пытаюсь заглянуть в родные глаза.
Но брат упрямо отворачивается, поджимая губы.
— Алиса, я не хочу оскорблять тебя и твою веру, но я больше никогда туда не вернусь, — говорит тихо, сквозь сжатые зубы.
— Дима, я не прошу тебя ставить свечи и молиться. И не прошу тебя носить крестик. Я тебе не говорила, но я свой поменяла, — я достаю золотой крестик на цепочке, который мне подарила на Рождество Ольга. — Я не могу носить тот. Он даже посерел, будто впитал в себя всё плохое. Но я не об этом, Дима. Пётр Васильевич спас меня. Он вызвал тогда полицию и ОМОН. Пётр Васильевич подозревал нашего отчима в том, что он нечист на руку и ворует у церкви. И не только в этом подозревал, — я горестно вздыхаю. — Если бы не он, то неизвестно, что было бы со мной сейчас. Меня бы обвенчали, выдали замуж против воли.
— Алиса, прекрати, пожалуйста, — Дима морщится.
— Дима, я просто прошу тебя с ним поговорить! — я хватаю брата за плечи и всё же заглядываю в голубые глаза. — Он не наши родители и в церковь ходить не будет тебя заставлять. Он просто… поможет. Отпустить и простить. Ведь у тебя столько обиды и боли осталось, — я кладу руку ему на грудь. — Я прошу тебя, Дима. Ради меня! Один раз. Если ты больше не захочешь, я никогда даже не заикнусь. Клянусь тебе.
— Хорошо, — тихо отвечает брат, притягивает меня к себе и целует в лоб. — Хорошо, Алиса. Пойдём.
Брат и Пётр Васильевич разговаривают больше часа. А когда Дима выходит на улицу, где я его жду, я застываю, жду со страхом его вердикта. А он просто подходит ко мне, сгребает в объятия и утыкается лом в макушку. Мне кажется, что я слышу, как он шмыгает носом. Не шевелюсь, пока Дима не отстраняется и не заглядывает мне в лицо счастливым взглядом.
— Спасибо, — говорит всего одно слова, а у меня гора падает с плеч.
Я поворачиваю голову и вижу Петра Васильевича, который с мудрой тёплой улыбкой наблюдает за нами. Одними губами произношу слова благодарности, на что получаю кивок.