Не все были убийцами
Шрифт:
Уже через два дня после нашего разговора Клаузнер появился в автопарке. Он приехал очень рано утром и спросил, найдется ли у меня немного времени, чтобы поговорить. И лучше всего не в автопарке, а где-нибудь на пляже. Когда мы дошли до пляжа, Клаузнер осторожно, подбирая слова, сообщил мне, что мой брат Адольф тяжело ранен и лежит в одном из военных госпиталей где-то недалеко от Тель-Авива. Его уже оперировали, и сейчас он вне опасности.
“Его
“Я найду брата”.
Я оформил отпуск, и Эдди отвез меня в Тель-Авив. Я обошел все больницы и военные лазареты Тель-Авива и его пригородов. На это потребовалось время. По ночам я лежал на пляже, завернувшись в солдатское одеяло, и пытался заснуть. Небольшие деньги, которые у меня были, я тратил на поездки по госпиталям и на еду.
За день до праздника независимости мне удалось выяснить, что брат находится в военном госпитале под Тель-Левински. Однако, приехав туда, я узнал, что все раненые, которые могли ходить, уехали в Тель-Авив, чтобы принять участие в празднике и посмотреть парад.
Был уже вечер, я смертельно устал, и сестра из амбулаторного отделения посоветовала мне не сходить с ума и не пытаться искать брата в Тель-Авиве. Она привела меня в больничную столовую, и там я мог есть столько, сколько хотел. Звали сестру Рахель. Она до упаду хохотала над моей прожорливостью и пила кофе, одну чашку за другой.
Рахель была “сабре” - коренная жительница. Ее немецкий был похож на идиш, что ей очень шло.
“Твой брат был довольно тяжело ранен”, - рассказала она.
– “У него было разорвано пяточное сухожилие, к тому же он очень долго лежал на поле, пока его смогли найти. А потом его неправильно лечили. Только в одной из больниц Тель-Авива его прооперировал хирург-специалист. Снова ходить твой брат сможет, но перестанет ли он когда-нибудь хромать - сказать трудно”.
“Как он выглядит?”
“Нормально он выглядит. Ты же его знаешь”.
“Я не видел брата больше десяти лет”.
“Почему?”
Мы очень долго сидели в столовой, и я рассказал Рахель мою историю. Я не упустил ничего, припомнил все до мельчайших подробностей. Рахель внимательно слушала. Под конец она выбежала из столовой, крикнув мне, чтобы я обязательно ее дождался, и через некоторое время вернулась в сопровождении офицера. Оба сели рядом со мной, и Рахель долго гладила мою руку. “Мы освободили для тебя кровать рядом с твоим братом. Ты можешь здесь переночевать”, - сказал офицер.
– “А
От волнения я почти всю ночь не спал. Рано утром я уже сидел в столовой и пил горячий чай с лимоном, чтобы утолить жажду. Есть мне совсем не хотелось.
Я так волновался, что то и дело вскакивал и бежал в туалет, хотя никакой необходимости в этом не было, или брал себе какую-нибудь еду, но не притрагивался к ней. Рахель больше не появлялась, а людям, которые со мной заговаривали, я не мог ответить вразумительно из-за плохого знания иврита. Так продолжалось примерно до девяти утра. Дольше выдержать я уже не мог - вышел из столовой и стал быстро ходить взад и вперед по усыпанной гравием дорожке мимо цветочных клумб и газонов. “Сколько времени может продлиться этот парад и что там может быть интересного?” - в ярости спрашивал я себя. Я опять зашел в столовую, но высидеть там долго не смог. Снова выйдя из столовой, я увидел, как навстречу мне, опираясь на деревянные костыли, идет мое брат. Он был очень высокий, гораздо выше, чем я представлял его себе.
“Ну и верзила”, - подумал я.
– “А какой тощий!”
Я почувствовал, как подступает к горлу ком. Усилием воли я взял себя в руки.
Бодрым голосом бросив “Шалом!”, он прошел мимо меня.
“Его лицо ничуть не изменилось”, - мелькнуло у меня в голове.
Я ошеломленно смотрел, как он направляется к больничному корпусу. Он и в самом деле был очень высокий. Полная противоположность мне. Меня охватило чувство гордости за брата.
“Ади!” - крикнул я вслед ему. Он остановился как вкопанный. Потом медленно повернулся, посмотрел на меня, оглянулся вокруг, как будто искал глазами еще кого-то, и снова посмотрел на меня.
“Ади!” - еще раз, уже не очень уверенно, крикнул я.
“Он не узнает меня. Да еще я в этой форме и вид невыспавшийся!” - думал я.
– “И потом, сколько лет прошло! А он запомнил меня ребенком”.
Помедлив, я подошел ближе. Он выронил костыли, покачнулся, теряя равновесие. Рванувшись к нему, я подставил ему плечо, чтобы он смог опереться на меня, и снизу взглянул ему в лицо.
Он плакал. “Я был уверен, что тебя нет в живых”, - повторял он.
Мы вместе дошли до палаты и сели на его кровать. Он обнял меня, и я прислонился к его плечу.
Мы молчали. Я видел - он не отваживался спросить меня о родителях из боязни услышать плохие вести.
“Мама жива”, - прервав молчание, сказал я.