Не все НПС попадают…
Шрифт:
Родители сели рядом, в пустые кресла по обе стороны от него. Отчего такое чувство, словно мама пытается загородить его собой?
Сидящий по центру комиссии рыжеватый мужик (главный, что ли?) сложил руки в замок и посмотрел на него прямо.
— Итак, начнём. Петя, что ты знаешь о фонде «Надежда»?
Можно подумать, кто-то не знает о «Надежде»!
— Это государственный фонд, один из самых крупных. Включен в структуру социально-страховых субъектов. Охватывает всё население страны без ограничений.
Мужик одобрительно покивал:
— Основная функция?
Петька
— Можешь своими словами, — подбодрила его полноватая тётка слева.
Никогда не думал, что собеседование будет проходить вот так. Хотя — вопрос-то плёвый!
— «Надежда» даёт возможность полноценно жить тяжело больным людям: инвалидам, жертвам катастроф. Тем, кто не может сам передвигаться, например. Или если дети рождаются… ну…
Петьке всегда было неловко говорить об этом. За официальными строчками типа «чья реабилитация не приносит удовлетворительных результатов» или «обеспечение условий для полноценной жизнедеятельности лиц, неспособных поддерживать самостоятельное существование» ему всегда представлялись живые, страдающие люди.
Каждый школьник знал почти наизусть: создание виртуальной реальности, полностью моделирующей погружение в мир, стало ожидаемым и востребованным прорывом. Многие традиционалисты критиковали эту массовую увлечённость за «уход от действительности». Но когда тридцать два года назад была выдвинута идея социальных игровых кластеров, позволяющих ограниченным в здоровье людям вести полноценную жизнь в виртуале, большинство возмущённых голосов утихло.
Фонд «Надежда» получил государственный контракт на организацию социальных секторов. За три десятилетия первые посёлки разрослись в города и деревни, окружённые пригородными зонами. Люди получили возможность жить, работать, общаться, заводить знакомства, строить семьи и даже… даже рожать детей. То есть, на самом деле, процесс беременности моделировался, а ребёнок назначался рандомно из числа таких же нуждающихся в виртуальной реальности детей-инвалидов.
Рыжий снова покивал:
— Это хорошо, что ты сам заговорил о детях. Дети — краеугольный камень нашего сегодняшнего разговора, — мужик потёр лоб; видно было, что беседа ему самому тоже не доставляет особенного удовольствия. — Значит так, Пётр, прежде всего, я должен предупредить тебя, что информация является закрытой для более чем шестидесяти процентов населения данной области, и поэтому по окончании нашего разговора жизнь твоя изменится кардинально. Вернуться сюда — даже для встречи с родителями — ты сможешь только тогда, когда будешь признан эмоционально стабильным. До тех пор встречи возможны, но только на ограниченной территории.
Как-то всё это звучало… как во сне. И что значит — нельзя вернуться? Уехать придётся что ли? Петька нахмурился.
— Тогда… Зачем это?
— Видишь ли, для большинства твоих однокашников вопрос профориентации практически решён. И у них есть ещё полтора-два года до совершеннолетия. А у тебя осталось едва ли три месяца.
— Да почему?! Вы путаете что-то, мне же всего шестнадцать!
Лица комиссии сделались сочувствующими.
— По личным ощущениям — возможно. Но не по документам.
Вообще
— Понимаешь, Петя, — второй мужчина, крупный, больше почему-то похожий на хирурга, чем на управленца, достал из портфеля папку, — ты родился очень слабым. Врачи боролись за твою жизнь больше года. Шестнадцать месяцев ты провёл в реанимации, перенёс несколько тяжелейших операций.
— Мама не говорила мне…
Мужчина вздохнул:
— Мама не имела права. Твои родители до последнего надеялись, что ты сможешь ходить, дышать без аппарата. Твои биологические родители, — он протянул ему пухлую папку. — Тебе было полтора, когда они согласились на передачу родительских прав.
В висках гулко застучала кровь.
Петька ошалело оглянулся на мать с отцом… Мама снова плакала. Отец угрюмо молчал.
Папку в руки брать категорически не хотелось.
— Что это?
— Твоя история болезни. Твоя личная копия.
Он вскочил, едва не уронив кресло:
— Это неправда! — взгляд бешено метался по хмурым лицам.
Это же неправда! Не может быть правдой! Мелькнула спасительная мысль…
— Это что, проверка такая? Специальный тест на стрессоустойчивость? Иннокентий Романович?
— Если бы… — угрюмо проворчал директор.
Петька резко развернулся на пятках. Ну их нафиг, с этой их «Надеждой»! Психи придурочные!
Он рванул на себя дверь в коридор… за которой обнаружилось серое гладкое на вид ничто. На ощупь оно, вопреки ожиданиям, оказалось не твёрдое, а… никакое. Руки отказывались передать какие-либо сигналы. Ощущения поверхности не было вовсе, так же как и температуры.
— Кабинет на время заседания комиссии изолирован, — хмуро пояснил Романыч. — Сядь уже, Петя. Давай будем говорить как взрослые.
Петька ещё с минуту простоял, тупо таращась в пустоту. Подошёл отец, приобнял его за плечи.
— Будь мужественным, сын. Мы понимаем, для тебя это — удар.
— Если тебе будет легче, — добавил «хирург», — мы все здесь такие.
Они что-то ещё говорили, Петька плохо слышал. Он позволил вернуть себя к столу и усадить на прежнее место, невидяще уставился в столешницу. Потом взгляд упал на собственные руки. Пальцы сжимались и разжимались. На правой руке костяшки были сбиты — ободрался позавчера на тренировке, не всё ещё зажило. И это — ненастоящее тоже?! Он вскинул взгляд и встретился глазами с «хирургом». Тот смотрел спокойно и серьёзно.
— Видишь ли, Пётр. Детская реабилитационная программа предполагает предельно полное моделирование реальности. Не какого-то условного мира, а именно реальной Земли. На протяжении шестнадцати лет дети должны жить, чувствуя себя здоровыми, и их мир ни в чём, ни на секунду не должен ощущаться как искусственный. Это является неотъемлемым правом каждого несовершеннолетнего гражданина. По закону! — «хирург» поднял палец. — И это очень, очень дорого. В случае, если ребёнок на момент наступления означенной даты ещё не окончил среднюю школу, он получает отсрочку до момента получения аттестата.