Не втирайте фары!
Шрифт:
— Симонов считал, я погиб. И был необыкновенно* поражен, узнав, что я жив. Собирался написать обо мне развернутый очерк «Воскресший».
И в другом месте:
— Сижу я как-то в квартире Василия Ивановича. Я имею в виду Маршала Советского Союза Чуйкова. Маршал пригласил нас с Симоновым в гости. Сидим, значит, вспоминаем минувшие дни и ночи. Маршал и говорит:
— Что там роман? О вас, товарищ Баточка, баллады надо слагать.
Создав вокруг себя сверкающий ореол славы, капитан Баточка с удовольствием пожинал плоды. Но плоды были в основном моральные. Президиумная торжественность. Сладкое замирание сердца от восторгов и речей.
Восторги очень хотелось ©материализовать.
— У меня тесная квартира. Всего трехкомнатная. Предоставьте
— Но позвольте…
— Нет, не позволю. Не позволю так относиться к человеку из легенды. Учтите, я могу ведь уехать в Волгоград, почетным гражданином которого, как вы знаете, являюсь. Героя Баточку с объятиями встретит любой город. Кстати, недавно был мне звонок из столицы. Приглашают…
Нескромность почетного гражданина Волгограда начала бросаться в глаза. Люди привыкли видеть, что подлинные герои войны, как правило, застенчивы, словно девушки, и не воюют с артиллерийским грохотом за излишние жизненные блага. Работники военкомата послали в город Волгоград запрос. И вскоре пришел ответ на строгом официальном бланке. «Исполком Волгоградского городского Совета депутатов трудящихся сообщает, что звание «Почетный гражданин города-героя Волгограда» тов. Баточке И. Г. не присваивалось».
Из сообщения Главного управления кадров Министерства обороны Союза ССР стало известно, что капитан Баточка орденом Красного Знамени, а также другими орденами никогда не награждался.
Писатель К. Симонов, познакомившись с публичными заявлениями Баточки, написал: несмотря на то, что он хорошо знает Василия Ивановича Чуйкова, на квартире у него никогда не был. Очерка «Волжская твердыня» не писал. «Во время войны в Сталинграде, в дивизии И. И. Людникова не был и Баточку И. Г. не видел и видеть не мог…
…Ни в каких своих произведениях я не изображал и не мог изображать совершенно неизвестного мне Баточку, который, очевидно, является авантюристом, эксплуатирующим доверие тех людей, которые опрометчиво оказали ему это доверие».
Немного написал о Баточке писатель Конст. Симонов, но очень ёмко.
Хорошо, если бы нашли своих летописцев и другие самозваные орденоносцы — отважные «герои» кабинетных атак.
НЕ ХОДИ, БЫК, В ЯМУ
Рыбак ступил на земную твердь и закачался. Два его дружка, ожидавших лодку с нетерпением — карась колом сети рвет! — теперь ноль внимания на золотистый улов. Пытают нового человека: «Неужто на наш берег забрел сам Крокодил? А по зубам сказать правду о нашем колхозе?» Прямо в коляску мотоцикла побросали живые золотые слитки — валюту для обмена на добавочное похмелье. «Слышь, корреспондент, приходи завтра на МТМ да прихвати потолще блокнот — порасскажем такое!..»
Наутро протрезвевшие рыбаки от корреспондента сбежали. «Может, не желают выносить сор из колхоза, а может, и опасаются, — объяснил их поведение один из работников машинно-тракторных мастерских. — Критиковал Мартын, да спрятали за тын. С нашим председателем Сердюковым тягаться опасно. Перестройка нас объехала околицей».
Первыми открыто высказались коровы. Встретили такой мощной гласностью, что хоть уши сеном затыкай. Но вокруг ни соломинки. Солнце — к полднику, а животные до сих пор не завтракали. Впрочем, и и не ужинали. Оттого и митингуют буренки тощие и косматые — чисто неструганые доски с рогами. И будто слышится сквозь трубный рев:
— У начальства молоко на языке! А нас при такой жизни хоть три раза подой, все тот же удой. Росой кормят и жирность требуют.
— Не до жиру, быть бы живу!
Коровий спич продолжили доярки.
Подрумяненная навозом тридцатилетняя старушка Валентина ЛОМОВА:
— Скотники третьи сутки отмечают родительский день — некому корм на базу завезти. Да и везти-то почти уже нечего. Силоса, шумели, заготовили — хоть всем колхозом жуй, а хватились, и этой квашанины нет. Говорят, вроде бы рацион
Зинаида КУХАРЕВА (молодая, языкатая):
— Наш председатель Аркадий Андреевич, наверное, закончил только четыре класса усидчиво, а гонору на две академии. Все знат. Просто диву даешься: он — и самый толковый агроном, и лучший механик, и образцовый главный зоотехник! Чужой совет Сердюкова обжигат хуже хворостины. Вот специалисты и разбегаются, хоть привязывай к плетню. Бывший наш главный зоотехник знал, как подойти и к коровам, и к людям, но не притерся к Сердюкову. Главный экономист не только показал себя в работе — организовал ансамбль из учителей. Но опять-таки не сыгрался с председателем. Добрые работники, зная себе цену, находят место получше, а нашим пьянчугам это на руку. На них опять спрос, они снова в почете! Бригадир наш тут вот неделю мокрел, а как с гуся вода. Коровы ревут, и мы, доярки, хоть в голос кричи: нет подмены. А у нас — первотелки, доим вручную. Мне много ли за двадцать, а, гляньте, пальцы уже черные и потресканные, как сучья. Нет-нет, мы с муженьком тоже уедем. А кого тут делать? Чё ждать? Добры квартиры позанимали пьяницы, лично мы с мужем, между прочим, не последним механизатором, в болоте живем.
— За порогом фермы уже море навозное, утонуть недолго, — замечаю.
— А мы в те ворота не ходим! — смеется. — Но хорошо, если бы хоть один пьяница захлебнулся!
Юрий БУРЕНКО, водитель молоковоза, утирая черные руки о радиатор:
— Мостом и буфером гребешь грязь на наших дорогах. А питухам, как известно, море по колено. Говорят, обучили собаку по запаху самогон искать. В нашей деревне Жилки ей пришлось бы туго. Уже возле конторы подняла бы морду и завыла…
Замечу, местным бдительным органам без надобности обостренные четвероногие носы, достаточно своего рядового слуха. Стреляные органы шли на песню, а наткнулись в горнице доярки Семиной на подойник с брагой. В доме ее соседки Петровой безошибочных рейдовиков встретили припевками и скалкой.
Поют в Жилках открыто, а говорят с оглядкой. Председатель Сердюков мало слушает людей, но запоминает надолго. Чрезмерно языкатые учатся молчанию сосредоточенной вспашкой неудобиц или ремонтом беззубых борон. И тем более примечательно, что против замшелого стиля руководства председателя выступили локоть к локтю две смелые женщины, две Галины, секретарь партийного бюро Белова и председатель профкома Мальцева. Не так часто отваживаются на собственную линию лидеры общественных сил и в более демократичных условиях. Уважаемый Аркадий Андреевич, не хватит ли скакать на кнуте? Куда как надежнее другая сила — инициатива. Вот ее и надо решительно запрягать. А пока что и подряд, и аренда — даже не на задворках.
Две Галины призывали Сердюкова остановить кадровую карусель, больше советоваться с правлением. Будь голова колхоза даже семи пядей цо лбу, зачем же руки артели ломать? А как распределяется жилье? Раздаст председатель квартиры без ордеров, а потом давит на членов профкома, чтобы признали выбор мудрым.
— Чрезмерно давлю на профком, выходит? — задумался Аркадий Андреевич. — Прекрасно, больше не буду!
На очередном правлении председатель Сердюков потребовал… отстранить напрочь профком от распределения освободившегося жилья. Мальцева написала о художествах председателя в облсовпроф. Сердюкова чуть-чуть не вычистили из профсоюза. Партийное бюро колхоза вкатило выговор за самоуправство. Аркадия Андреевича это ничуть не смутило. С порога конторы примется руководить — селезни через дорогу крякают. «Почему-то больше воспитывает строптивых, чем нарушителей трудовой дисциплины, — говорит Белова. — Отчего не найдет управы на выпивох? Может, оттого, что особо и не ищет? С ними проще. Пусть погуляют, ворота свалят трактором, скотину заморят… Зато шелковые потом. Не жалуются ни на грязь, ни на трудности. Потому что не перегнут спину».