Не введи во искушение
Шрифт:
— Хельмут, я казаков знаю только по цирку. А в России о каком казачестве может идти речь? Сталин его, по-моему, уничтожил. Эмигранты сохранили свою форму, но она у них вся пропахла нафталином. Да и какие они теперь казаки?
— Видишь ли, Вилли, я сейчас изучаю историю казачества, его быт и обычаи. Думаю, мне это скоро пригодится. Я знаю, что в Восточном отделе рейха служит донской атаман. Есть ещё генерал Шкуро, но насколько я знаю историю русской Гражданской войны, этот Шкуро авантюрист и бандит. Однако с Красновым они вроде дружат...
— Хельмут,
— Надеюсь, там ими заинтересуются. Эй, хозяйка!..
Друзья заказали ещё по кружке пива и сменили тему разговора...
Полковник Хельмут фон Панвитц вовсе не был фантазёром. Просто с давних времён он интересовался историей России и особенно казачеством.
С началом войны против Советского Союза у Панвитца родилась мысль: нужно восстановить казачество и заставить его служить Германии.
Одно беспокоило Панвитца — как к этому отнесутся руководители Третьего рейха.
В штабе вермахта его идеи уже заинтересовали сослуживцев: полковника Штифа и генерала Зетлера. Сначала они подтрунивали над Панвитцем, называли его идеалистом, но вскоре призадумались.
— Мы имеем три миллиона пленных, — говорил Панвитц, — среди которых сотни тысяч перебежчиков. Они сидят за колючей проволокой и томятся от безделья. Среди них немало казаков. Стоит только бросить клич, и на него откликнутся и те, у которых родители пострадали от советской власти, и те, которые хотят выйти из лагерей. Дайте мне возможность, и я создам новую армию, которая будет обладать прекрасными боевыми качествами.
Генерал Зетлер рассмеялся:
— Мой дорогой Хельмут, за годы большевистской власти казаки разучились воевать.
— Мы уже имеем казачьи части в стадии формирования. А один полк, в котором командирами немцы, уже находится на фронте. Командует полком майор Юнгшульц.
— Хельмут, считай, что нас ты убедил...
30 сентября 1942 года фон Панвитц вылетел в Ростов-на-Дону, чтобы на месте познакомиться с положением дел. Каково же было удивление полковника, когда ему рассказали, что накануне советский Кубанский казачий корпус, созданный из добровольцев, в сабельной атаке нанёс поражение немецкому механизированному подразделению в районе станицы Кущевской.
Здесь, на Дону, Хельмут фон Панвитц встретился с генералом Клейстом, чьи войска упорно продвигались к горам Кавказа. Клейст в конце беседы сказал:
— К местному населению мы должны иметь особый подход... А ваше предложение сформировать казачий корпус я поддерживаю. Вижу вас на командной должности...
В середине октября 1942 года со взлётной полосы берлинского аэродрома поднялся самолёт и взял курс на Полтаву, чтобы там дозаправиться и лететь в Ростов.
В этом самолёте находилась группа офицере», возвращавшихся из госпиталей. Но никто из них и не догадывался,
Этим рейсом летел генерал Краснов. Он получил приблизительно то же задание, что и фон Панвитц, правда, с меньшими полномочиями.
Краснову надо было узнать настроение жителей Дона и Кубани, выяснить, как они относятся к начавшемуся формированию казачьих частей.
Из аэропорта Краснов на специально присланной за ним машине проехал в Новочеркасск. Почти ничего не напоминало то время, когда здесь была столица Войска Донского. Правда, стоял новочеркасский собор, где правил службу молодой священник.
Затем Краснов решил побывать в станицах Кущевской и Умайской. Он помнил, что прежде здесь сформировались два полка, один из которых находился под его, Краснова, командованием в Первую мировую войну.
Краснов ехал по пыльным степным дорогам, сначала донскими, потом кубанскими станицами.
В Кущевской к нему в машину подсел полковник из вновь сформированного отряда. В недавнем времени это был помощник атамана станицы Уманской, бравый, молодой ещё казак Соломаха.
В проезжающих станицах и хуторах Краснов не долго задерживался. Ему было приказано в первых числах ноября возвратиться в Берлин.
Вот и Уманская. (Краснов упорно не хотел именовать её Ленинградской.) Петра Николаевича поразили развалины многих домов, отсутствие заборов... Всё казалось заброшенным, забытым. Бурьян местами вымахал в человеческий рост, хаты и сараи как после татаро-монгольского нашествия.
Краснов вылез из машины и в сопровождении Соломахи пошёл по центральной улице. Одет генерал был в коричневую бекешу, брюки-галифе такого же цвета с голубыми лампасами. Мягкие сапоги, на голове чуть заломленная папаха. Полковник Соломаха был в черкеске, подпоясанной наборным кавказским поясом, с кинжалом, в серой кубанке с красным верхом.
Позади бывшего атамана Войска Донского казак нёс серебряный пернач-булаву.
Краснов шёл медленно, по-стариковски сутулясь, посматривал по сторонам. Сказал, будто сам себе: Неприглядно жили уманцы.
— Ваше превосходительство, чему удивляться. В тридцать третьем голодном году станица была на «чёрной доске»: часть людей вымерла, часть отправили в ссылку. После тех голодных лет станицу заселили мужики из центральных губерний России. А они, ваше превосходительство, сами видите как хозяйничают.
— После смерти Каледина, — заговорил Краснов, — когда Круг избрал меня войсковым атаманом, я знал, с чего надо начинать восстановление Дона — с хозяйства. При мне железные дороги работали, как до революционной смуты, торговля и промышленность выправились. Даже извозчики не смели брать выше довоенной цены. И армия казачья обрела себя. Вся беда, что мы не сумели преодолеть местный национализм. Заставить казака через свой забор глянуть нам не удалось. А там, за забором, большевики ножи наточили, силой несметной навалились, и не стало Донского казачества...