Не заигрывай со мной

Май Алёна

— Да уж, Марь Иванна. Дело говорите, — поддакивал водитель.

Они вели дискуссию всю дорогу, не смущаясь моего присутствия. А я всё же думала о маме. Что бы она сделала, сообщи ей врачи о моем состоянии? Приехала бы или нет? Когда я болела в детстве, она была жесткой. Еще хуже, чем когда я была здорова. Хотя она всегда сидела около кровати и проверяла температуру каждый час и почти не спала, но не позволяла мне жаловаться и не давала себе вольности показаться обеспокоенной. Она всегда строго придерживалась рекомендаций врачей, а если не помогало,

то звала новых. А потом я и вовсе перестала болеть. Её любовь была для меня недоступна, даже в моменты, когда я в этом нуждалась больше всего. Особенно в эти моменты. Моя мать — каменная статуя, что дает трещину лишь раз в год. И то снаружи этого не видно. Но зато мое сердце обливалось кровью каждый день.

А затем я наступила на те же грабли. Приняла чувства Дениса за правильные, а он оказался такой же статуей. Во всяком случае для меня. Я сама была не тем человеком, ради которого он мог переступить через себя.

Если Кирилла не лишат прав, то это будет удачей, ведь он умудрился съездить к Насте и привезти в больницу мой паспорт быстрее, чем я дождалась УЗИ. Живот периодически скручивало, но благодаря лекарству не тошнило.

— Я имел честь познакомиться с Анастасией Старшей, — я не сразу поняла о ком он. — Не стал оставаться на чай, но пришлось порыться в твоих вещах. Мне кажется, она в шоке.

— Ты о тете Оле?

— Красивая женщина, ничего не скажешь.

Я достала из сумки телефон. Впервые за все время. Даже мысли не возникло кому-то позвонить или написать. Несколько пропущенных от Насти и тети Оли, беспокойные сообщения и почти угрозы расправы, если я не выживу.

Я улыбнулась.

— Что там? — Кирилл положил мне голову на плечо и заглянул в телефон.

— Настя обещает убить меня, если я умру.

— Ну уж нет. Твой труп я никому не отдам.

Я толкнула Кирилла в бок и снова сложилась пополам, стараясь не орать, что есть мочи, а лишь постанывать.

После УЗИ, анализов и всего прочего, мне был поставлен диагноз — панкреатит. Прописаны уколы, миллион таблеток, постельный режим и диета на ближайшие дни.

— Поедем ко мне, — жестко сказал Кирилл. — У Насти за тобой не смогут нормально ухаживать.

— Ну уж нет, — возмутилась я.

— А я вроде и не спрашивал твоего мнения.

— Пользуешься тем, что я не в состоянии сопротивляться.

— У них своя жизнь, у тебя — своя. Если есть возможность не беспокоить Настю и её маму, почему этим не воспользоваться?

— А у тебя нет своей жизни? — усмехнулась я, уже толком не воспринимая реальность. Мне также выдали таблеток и я чувствовала себя легкой и невесомой, так как перестал болеть живот.

— Ты теперь неотъемлемая часть моей жизни, Майя. Я же твой парень, и моя прямая обязанность — заботиться о тебе. А мой дом — твой дом.

Кирилл произнес эти слова как само собой разумеющееся, от чего на мое сердце словно наклеили пластырь. Очень мягкий и нежный пластырь. Я не стала с ним спорить, мне понравились его слова настолько, что я только и мечтала, что забраться

под одеяло, свернуться калачиком и может посмотреть с ним в обнимку какое-нибудь кино на проекторе. Хотя я была уверена в том, что Настя могла и отложить свои дела и ухаживать за мной.

— Я тоже хотела бы заботиться о тебе, — смущенно произнесла почти шепотом. — Но всё же надеюсь, что такая жесть обойдет тебя стороной.

— Жизнь долгая. Думаю, у тебя будет шанс проявить свою заботу, — Кирилл взял меня за руку и поцеловал костяшки пальцев.

Его губы оказались чуть шершавыми, он мало пил и переживал за меня слишком сильно, а потому протянула ему бутылку воды. Он с благодарностью и легкой улыбкой отпил немного, громко глотая.

— Заставила ты меня, конечно, понервничать.

— Прости, — я уставилась в свои колени.

— Ты дурная? Кто за такое извиняется?

— Ну прости, — моя шарманка с извинениями слишком быстро завелась.

Кирилл хмыкнул, бросив на меня короткий взгляд.

— Может, взять «прости» в качестве стоп-слова?

Я замерла, не зная, шутит он или всерьёз. Щёки тут же вспыхнули, а мысли начали разбегаться.

— Нет! — отрезала я, но слишком резко, почти выкрикнула.

Нет. Только не это. Это было тогда, сейчас я здесь. Здесь. С ним.

В голове мелькнуло: «удар, удар, ещё удар». Указка рассекает воздух, мои ноги болят, а извинения слетают с губ машинально, бездумно. «Прости-прости-прости» — я всё повторяла, потому что знала, иначе станет хуже.

Я зажмурилась, прогоняя образ матери из головы. Нет. Не хочу её вспоминать!

Кирилл сжал мою руку чуть сильнее.

— Эй, Майя… — его голос стал мягче. — Извини. Плохая шутка.

Я подняла взгляд, встретилась с его глазами.

— Всё нормально, — ответила я сдержанно, но сама чувствовала, что внутри дрожь не утихла.

Он сосредоточился на дороге, но я видела, что его мысли витали где-то далеко.

— Я не подумал, — наконец сказал он, виновато усмехнувшись. — Ты не должна… даже в мыслях возвращаться туда. Это я виноват.

— Не бери на себя больше, чем нужно. Ты не обязан.

— Но я обязан думать о том, что может тебя ранить, а что нет.

Тепло разлилось внутри. Я знала, что он не просто говорит — он старается. Я вспомнила, как мне нравилась его грубость — эти моменты, когда он был чуть жёстче, чуть настойчивее, как будто играл с моими границами. Тогда всё казалось правильным, безопасным.

— Мне нравится, когда ты… немного грубый.

Кирилл усмехнулся — именно той своей нахальной усмешкой, как будто он всё про всех знает.

— Мы с тобой явно не очень здоровые люди.

— Возможно, это нас и сблизило.

Подобно тому, как Кирилл заместил воспоминания о моем поцелуе с Андреем другими, я попыталась представить другую ситуацию: как стою перед ним на коленях, руки в наручниках сзади, глаза завязаны, а он шлепает меня плеткой или еще какой-нибудь неведомой штукой по ягодицам, спине, рукам и ногам.