Не заплывайте за горизонт или Материалы к жизнеописанию одного компромиста
Шрифт:
– Забавная игрушка, мастер. Но неужели ты надеешься бежать с острова? Согласен, придумал ты неплохо...
– Это я придумал!
– Помолчи, пожалуйста, - сказал мастер.
Да, парень был прав: только он один и мог выдумать такое. Мастер знал это, но ему не было стыдно, ибо настоящий мастер должен делать прекрасные вещи, вызывающие восхищение. А это - это не было прекрасно.
– Тебе не уйти с острова живым, мастер.
– Эх, и воображала же ты, великий царь!
– Помолчи, мальчик. Ты нанес мне оскорбление,
Он кивнул: он отлично знал, что такое флот, подвластный великому царю, парусный флот, стремящийся по волнам со скоростью ветра.
– Это его работа, царь! И ты боишься...
– Замолчи!
– Не кричи на мальчика, мастер, - сказал великий царь.
– Мальчик молод и глуп, а дерзить он, должно быть, научился от тебя.
Взгляд царя был страшен, и мастер понял, что расплата за дерзость будет не менее страшной. Спутник его стоял, поигрывая веревкой.
– Ты знаешь свои дела, мастер, и я тоже их знаю. Поэтому ты и боишься меня.
– Да, великий царь, - сказал он, - я знаю свои дела. Я нашел, как куском простого полотна поймать ветер, и твой флот с тех пор не знает поражений.
Он боится меня, я боюсь его, и весь мир боится длинных узких кораблей с белыми крыльями на мачтах. Крылья... С этого-то все и началось.
– Дальше!
– Я построил тебе дворец, великолепием своим далеко превзошедший все, что когда-либо существовало.
– Дальше!
– Я построил Лабиринт, из которого никто еще не вышел живым.
– Верно, - улыбнулся царь, - ты сам едва там не остался. Дальше!
– Он принес тебе инструменты, которые стоят дороже любого царства!
– Помолчи, мальчик, - сказал царь с той же улыбкой.
– Помолчи и послушай. Что ты сделал, мастер, перед постройкой Лабиринта?
Царь по-прежнему улыбался, но улыбка была какая-то перекореженная. Он ужасен, как разъяренный лев, подумал почему-то мастер.
– Молчи! Он не смеет тебя допрашивать: ты ему в отцы годишься!
– В отцы он годится тебе, мальчик... Так ты ведь у нас не ваятель, мастер, ты у нас математик, зодчий, а еще этот... Ну, как оно называется? А, да, техник, технолог... Хитрец-искусник, не так ли?
Мастер молчал: он понял, давно уже понял, о чем будет речь, но он не видел за собой вины. Царица может приказывать тому, кто готов покорно служить царю.
– И все-таки однажды ты изваял! Ведь верно, мастер?
– Он никогда не был скульптором!
– Был, мальчик.
Царь теперь еще больше напоминал разъяренного льва, и мастеру показалось даже, что он видит длинный хвост, со свистом рассекающий воздух и царственно обвивающийся вокруг царственных чресел - или это свистела веревка?
– Он был скульптором, и он изваял, - длинная, хорошо рассчитанная пауза. Корову он изваял, мальчик, деревянную корову. Впрочем, ваятель из него никакой, и обмануть он
– Это правда?
Он кивнул: как говорят, на то была воля богов, а ведь нельзя не подчиниться воле богов! Или воле царицы, или воле царя.
– Да, - сказал он, - это правда.
Хвост в последний раз рассек воздух - или кусок веревки? Сколько было витков, подумал почему-то мастер. Ему казалось важным знать это.
– Значит, это правда. Старый отче, старый искусник, не дай мне сбиться с пути, вразуми меня... Руби канаты!!!
Тень ушла куда-то вбок, и мастер понял, что уродливый пузырь, надутый невесть чем, поднялся на высоту, быть может, сотен локтей. Оттуда его уже не могло быть слышно, и он ответил великому царю - ответил чужими словами. Это были не его слова, но он все-таки сказал их, потому что в руке его был нож, которым можно рубить канаты.
– А самая главная правда, о великий царь, в том, что деревянная корова единственное, что я сделал для тебя. Во всем мире суда ходят под парусами, во всем мире знают, что такое топор и бурав, но корова принадлежит тебе и только тебе. И последний подарок - от него, - мастер показал вверх.
– Это называется "пила", и это тоже не принадлежит тебе.
И в то мгновение, когда царь зажмурился, ослепленный чужими словами и блеском металлического полотна, мастер перерезал веревки.
– Летю-ю-у!
Великий царь не принял дара: он метался внизу, орал что-то неслышное и воздевал руки к небесам.
– Хорошо!
– услышал мастер.
– Теперь лишь бы ветер не переменился. И, главное, не забирайся слишком высоко, ваятель!
Мастера порадовали эти слова, хотя он и не понял их: что плохого может с ним случиться на высоте? Но, значит, парень не хочет с ним расставаться, с ваятелем...
Они были уже далеко от берега, и ветер был попутный, когда длинная стрела с ярким оперением пробила летевшую низко над водой белесоватую грушу. Объятая пламенем, упала она на сверкающую воду, нестерпимо яркую под прямыми лучами величественного, высоко стоящего солнца.
– Ну как?
– Пародия-то?
– Толик не знал, что сказать, поэтому решил тянуть время. Знаешь, по-моему, это не слишком пародийно.
– Тебе хотелось бы, чтоб я обыгрывал каждое твое слово? Много чести. Да, между прочим, почему у тебя луна, к тому же иссиня-алая?
– Потому что безумная, наверное, - виновато улыбнулся Толик.
Он совершенно не помнил, откуда взял такой редкостный цвет (если Сашка не мистифицирует и он вообще что-то подобное сочинял).
– Да?
– сказал Сашка.
– Ты посмотри!
Он прилип к оконному стеклу. Толик выглянул - над городом стояла иссиня-алая луна, и была она безумна, и такая луна не могла не предвещать страшных и загадочных чудес.
– А у тебя почему солнце?
– спросил Толик, наглядевшись.
– Из противоречия?