Не заплывайте за горизонт или Материалы к жизнеописанию одного компромиста
Шрифт:
Внутри книжонка оказалась вполне солидной: было подробнейшее оглавление, был алфавитный указатель, был даже список литературы на полтысячи названий. Это же столько труда люди угробили! Толик раскрыл на главе, носившей название, безнадежно унылое с точки зрения человека 25-го столетия: "20 - 22 века переломный период в истории Земли и связанных с ней планет". Что ж, посмотрим, посмотрим... Браун-Грант строил фразы как-то не так, как, по мнению Толика, это было принято среди уважающих себя англичан, ну да бог с ними, с фразами...
Утверждение, вынесенное в название главы, может показаться отвратительно банальным - по той хотя бы причине,
– Слушай, а это что такое?
Сашка скорчил такую мину, что Толик понял бессмысленность каких бы то ни было дальнейших расспросов. Мондриан, черт побери!
В этот период для Земли и планет земной сферы влияния, с точки зрения отдаленного во времени наблюдателя, наиболее характерно было исключительное многообразие социальных систем при относительно близком уровне технологического развития. Разумеется, современникам не могли не казаться разительными отличия, например, рассредоточенной, полностью автоматизированной и индивидуализированной технологии Мондриана от более примитивного, сконцентрированного крупносерийного производства тоталитарных планет. Однако более подробный техноисторический анализ вынуждает нас признать и эти, по многим признакам крайние формы, и тем более многочисленные промежуточные модификации принадлежащими единому техносоциологическому комплексу, как было показано Гершковичем, а впоследствии более строго Левиным.
– Левин и Гершкович. Это еще кто такие?
Толик спросил просто так, по самому ему не вполне внятной причине, потому что очевидная же мистификация, стало быть, и нету их вовсе - или есть, но знамениты они единственно лишь участием в той самой авангардистской лавочке.
– Библиографию посмотри. А еще тут про Гершковича целая глава.
Гершкович в библиографии был - под 2262 годом и на каком-то странном языке. Дж. Левин писал по-русски, назывался "Галактическая социология", издан был почему-то в Катманду и датировался ничуть не лучше. Ну, конечно, если впоследствии доказал, да еще более строго...
Именно на этот перид приходится наиболее пышный и опасный расцвет тоталитаристских и монополистских режимов (впрочем, тогда же было строго доказано их принципиальное тождество). Впоследствии Шпильман и Кораблев исчерпывающе продемонстрировали неизбежность развития монополистского техносоциального комплекса на спонтанно осваиваемых планетах.
– Нет, - сказал Толик, - тут он что-то чего-то не то загибает...
– А какой с него спрос, с Браун-то Гранта? У них на Мондриане даже серийного производства и то нету... Ты лучше про Гершковича почитай.
Толик не послушался
Такая ситуация не могла не привести к попыткам осмысления ее с самых различных позиций. На фоне описанной технологической обстановки наряду с трактовками в духе ранее существовавших школ и направлений неизбежно развивались и новые, некоторые из которых оказались впоследствии полезны для формирования современных техносоциологических концепций.
Следующий абзац был совсем коротенький, но Толик, ткнувшись в него, запутался, выругался, прочел еще раз, посоветовался с Мюллером, понял, что не понимает ни бельмеса, - и пропустил эти несколько строк.
При первом взгляде на историю социологических учений 20 ( 22 столетий более всего поражает не их многообразие (легко объяснимое и, в сущности, вполне естественное), а скорее то странное, до сих пор окончательно не разъясненное обстоятельство, что наиболее дерзкие, оригинальные, а в ряде случаев также и наиболее перспективные из нетрадиционных концепций разрабатывались очень часто в монополистских и тоталитаристских регионах Земли и планет. Даже если исключить из рассмотрения социологические и техноисторические школы Мондриана, в самом деле стоявшие тогда особняком, мы вынуждены признать, что...
И опять Толик не понял, что они там вынуждены.
Для нас, вне сомнения, наиболее авторитетны блестящие работы, выполненные группами в Иркутске и Катманду (Левин, Шпильман, Кораблев). Но так же несомненно, что они в немалой степени концентрировали свои усилия на обработке произведений таких трагичных и противоречивых мыслителей, как Ямамото, Фогт, Ван Уорден, такого нетрадиционного автора, как Фергюсон, даже "социолитературного флибустьера" аббата Гершковича.
Хорошо сказано! Но Толик никак не мог предположить, что аббат способен оказаться флибустьером. Впрочем, чтобы Гершкович оказался аббатом...
– Ты Ямамото читал?
– Библиографию посмотри.
Ямамото, видимо, был как раз под тем номером, какой был указан: видимо, потому что он, как подобает самураю, воспользовался иероглифами. Фогт и Фергюсон писали по-английски, Ван Уорден - на языке, который Толик нашел похожим на голландский. Гершкович датировался хуже всех, не в пример хуже Фогта, начавшего, если верить Браун-Гранту, еще в 1997 году.
– По-каковски это?
– Латынь, - без тени удивления ответил Сашка.
– Гершкович работал в Ватикане и писал на латыни.
– Ух ты!
– Нам бы до Фогта бы дожить бы... Только имей в виду: его открыли в конце 21-го. Фергюсон открыл.
Толик фыркнул: Сашка то ли придуривался, то ли в самом деле склонен был допустить подлинность сей книжонки. Ну да ладно, книжонка, во всяком случае, презабавная.
Показательно, что сами великие техноисторики конца 23 века не могли пройти мимо этого факта, но испытывали затруднения в его истолковании. Так, Шпильман, ссылаясь на Гершковича (трудно найти более рискованный источник!), усматривал в этом простое совпадение. Кораблев единственно в этом случае приписывал решающую роль психологическим факторам. На первый взгляд, наименее противоречивой представляется трактовка Левина, использовавшего и в данном случае центральное в его концепции понятие "ноогенного поля", - но поле ему приходилось для этого трактовать несколько иначе, чем в обычных ситуациях (анализ особенностей понятия поля по Левину см.