(не) зажигай меня
Шрифт:
Вцепившись в локоть отца, чтобы не затеряться в толпе раньше времени, я нетерпеливо приплясывала, отбивая ритм музыки носком сапожка. Ноги сами собой стремятся пуститься в пляс, а в груди жарким огнем распускается нетерпение.
Столь великолепное настроение раньше означало, что я на радостях могу что-то спалить, но, к счастью, подобные конфузы остались в прошлом. Я давно уже научилась держать свой огонь внутри себя. Отец учил. Он, хоть и выгоревший, а всё же некогда маг, да и характером я пошла в него. Он тоже бушевал и в юности, и сейчас. Оттого, по его словам, и сгорел – не смог удержаться на краю, надорвался.
Первый танец я чинно оттанцевала с отцом, а потом – всё. Будто метелью в ненастный день меня захлестнуло людским потоком. Все были в масках, но, наверное, узнаваемы – я не ставила себе целью определить, кто из молодых людей, хватавших меня за руки и тянувших в круг, Ванг, а кто Стерлинг, а кто и вовсе дядюшка Лео Оберлинг. В отличие от одинаковых мужчин я была вполне узнаваема: косы до колен спрятать невероятно сложно. Таких тут больше нет – думала я, пока вдруг не столкнулась нос к носу… с собой. В какой-то момент, утомившись от буйных танцев (отчего все бальные вечера, начинаясь со спокойных котильонов, спустя очень небольшое время превращаются в вакханалию?) я отошла к окну, желая глотнуть свежего воздуха и ледяного игристого вина, и внезапно увидела перед собой тонкую девушку в платье сливочного цвета, бирюзовых перчатках и длинными косами цвета красного дерева.
На девушке была кружевная полумаска. Костлявые плечи, выступающие ключицы, длинный нос, твердый подбородок и густые брови вразлет – я смотрела на себя будто в зеркало. Зажмурилась, пытаясь справится с охватившим меня липким оцепенением, замерла на месте – и тут же какая-то пара врезалась в меня, закружила, едва не сшибив с ног. Я раскрыла глаза: и в самом деле передо мной было зеркало. Отчего же я так испугалась своего изображения? Что-то было в нем неправильное, необычное.
Почувствовав пылающее напряжение внутри себя, я выскользнула на балкон и, вцепившись в холодные металлические перила (необыкновенной красоты и тонкой работы), жадно глотала свежий воздух. Воздушники накрыли дворец и часть сада куполом теплого воздуха, чтобы разгоряченные танцами гости не рисковали простудиться, поэтому мне по-прежнему было очень жарко, я вся пылала.
Закрыла глаза, успокаивая бешено колотящееся сердце. И тут же широко распахнула их, потому что обнаженной шеи коснулись горячие мужские губы. И хотелось бы вырваться из рук, мягко легших на плечи, отпрянуть от мужского тела, да ноги вдруг ослабли и дыхание перехватило.
– Ты здесь, – раздался шелест возле моего уха. – Я ждал. Весь вечер ты ускользала от меня. Любимая…
О богиня, дай мне сил! Впрочем, пресветлая мать, богиня любви и верности, хранительница семейного очага вряд ли мне бы помогла. То, что я творю, что он творит – грешно, грешно, грешно! Но так сладко! Откинулась ему на грудь, опустила ресницы, позволила его ладоням невесомо скользить по моим локтям, по предплечьям, легко касаться жилки на шее, где отчаянно колотится пульс.
Невинные ласки обжигали, мужские пальцы делались всё более настойчивыми, уже с силой сжимая тонкую талию и поднимаясь выше. В один момент не выдержали оба. Рывком мужчина
Наконец, когда уже совсем перестало хватать воздуха – я, кажется, вовсе разучилась дышать – мы отлепились друг от друга. Я чувствовала его боль как свою: он судорожно прижимал меня к себе, не желая отпускать. Я прятала слёзы, уткнувшись в его плечо.
– Не приходи больше, – хрипло прошептал он. – Я боюсь, что не удержусь однажды. Приходи каждый день. Может быть, я привыкну к тебе…
– Я не могла не прийти, – тихо ответила я. – Приглашение…
– Да, ты важная птица, – горько усмехнулся он, поднося к губам мою руку и целуя запястье. – Тебя хотят все знатные семейства… Ты сменила перчатки?
Вот оно! Я сменила перчатки! Взамен голубых, которые я порвала, мать дала мне кремовые. А отражение моё было в голубых перчатках! Уверена, и глаза у него были другого цвета.
Отступила на шаг, поглядела в любимое лицо – по статусу ему не положено маски, – улыбнулась с уверенностью, которой не ощущала.
– Мне надо идти, – сказала я. – Если отец узнает, он будет в ярости.
– Будет, – кивнул мой любимый мужчина с бесконечно усталыми глазами. – Непременно будет. Когда я увижу тебя вновь?
– На следующем балу, я полагаю, – вздохнула я. – Или у Стерлингов. Я буду там через три дня на музыкальном вечере и непременно убегу прогуляться в оранжерею.
– Я понял, – кивнул мужчина. – Не ищи меня там, это неправильно. Всё, что между нами, неправильно.
Я нисколько в этом не сомневаюсь!
4. Неожиданная сообщница
Выскользнула с балкона, полная решимости разыскать своё второе «я» и устроить ему взбучку, однако народу было так много, что особа в кремовом платье и голубых перчатках не попалась мне на глаза. Что ж, во всяком случае, моего отсутствия никто не заметил.
Скорее всего, на балконе я была совсем не долго, не больше четверти часа. Слишком малый срок для столь насыщенных событий. Любая встреча с ним – будто вечность тянется. Не хочу больше ни танцев, ни чужих рук на талии, ни голосов, отпускающих банальные и пустые комплименты – словно он забрал с собой весь мой пыл. Но иначе нельзя – отец учует запах. Оттого я натягиваю на лицо улыбку и с готовностью принимаю приглашение на танец – неважно, чьё. И еще одно. И ещё. Наконец глаза находят сливочный атлас, и, бессвязно извинившись перед партнером, я бросаюсь вслед девушке, покидающей бальную залу.
Она знает дворец лучше меня – не упустить бы! Догоняю в коридоре, хватаю за локоть – пусть спасибо скажет, что не за косу!
– Стефа, ты с ума сошла? – гневным шепотом спрашиваю я. – Тебе четырнадцать!
– И что теперь? – сердито ответила моя малолетняя тетка. – Я взрослая!
– Ты не взрослая, ты дурная! – этот спор можно продолжать бесконечно. – Кто тебе позволил под меня наряжаться?
– Зато никто не заметил, что ты с мужчиной на балконе целовалась! – выпалила Стефа торжествующе. – Можно сказать, что я тебя прикрыла!