Не жди моих слез
Шрифт:
— Почему же ты…
— Не хотела вам мешать, — делаю я очередной прокол. — Вам было очень хорошо вдвоем. Третий в таком случае бывает лишним.
Какие избитые фразы — прямо с телеэкрана. Что поделаешь: последнее время смотрю почти все сериалы, чтобы хоть как-то скрасить однообразную серость бытия.
— Мы… я так и думал.
Он нервно барабанит пальцами по скатерти и смотрит куда-то в сторону.
— Вы обсуждали меня с ней?
Я сказала это на той высокой ноте, с которой начинаются семейные сцены. Сцены — не в мою пользу.
Я хватаюсь за щеку, делаю мученическое
— Что, зуб? — примирительным тоном спрашивает он.
По крайней мере помнит, что у меня болит. Или же наоборот — не помнит?..
Шатаясь, я пробираюсь к шкафчику над холодильником, где хранятся лекарства. Капаю в стопку мимо (это нарочно), лью через край воду из чайника. Слышу его вздох, спиной чувствую. Нет, не жалость — раздражение.
Раз так…
— Мариша говорит, эта твоя писательница строит из себя Маргарет Митчелл харьковской губернии…
— Может, не будем делать действующими лицами наших семейных сцен собственных детей?
— Она все видит. Ты хоть раз подумал о том, что твоя дочь — невеста? У нас с тобой скоро внуки будут, а ты…
Я срываюсь на визг. Я сама себе отвратительна, но ничего поделать не могу: джинну тесно в бутылке, куда его насильно запихнули, он бьется об ее стенки. Если джинн вдруг вырвется наружу…
Как бы я ни ненавидела мужа в данный момент, я любыми средствами хочу сохранить семью, ибо не принадлежу к числу излишне эмансипированных дам.
Он поднимается из-за стола со своим презрительным «так-так», идет к телефону. Ну вот, добилась своего: считай, сама спровадила к ней на ночь глядя.
— Коленька, если ты меня хоть немного любишь… — слышу словно издалека свой жалобный голос.
Пустой взгляд не на меня, а всего лишь в мою сторону. Но к телефону не идет. Надевает куртку, закуривает сигарету и громко хлопает дверью.
Я мечусь по квартире, снова лезу в шкафчик с лекарствами. Сейчас ему, им всем назло наглотаюсь таблеток, оставлю обвинительную, нет, лучше всепрощающую записку… Мариша уже большая, к тому же у Мариши две бабки. Не видать, не видать этим поблудам счастья!..
— Светик, это ты? — слышу в трубке Женин голос. — Я сейчас примчусь к тебе, хорошо? Сию минуту. Умоляю, никуда не уходи…
Мы выплескиваемся по очереди. Женя случайно наткнулась в столе у своего Славки на французские духи.
— Представляешь, как раз в день моего рождения. А сам всего какой-то час назад сказал: подарок за мной. — Женя, интеллигентка, даже можно сказать, рафинированная, ругается, как последний водопроводчик. — Я ему в глаза: развод, и никаких оливковых ветвей. А он засмеялся, засвистел этот паскудный мотивчик из «Мужчины и женщины» и был таков. А ведь это я, я привела эту стервозу в дом, английским с ее сыном занималась, жалела ее… Светик, хоть ты мне скажи: куда катится наш мир?
Что тут сказать? Сегодня нам обеим кажется, что он катится в бездну. Уж коль семьи рушатся…
Вот тебе и Женя с ее рецептами.
Мы засыпаем чуть ли не в обнимку, наглотавшись всевозможных транквилизаторов. Но до этого вырабатываем совместную программу действий под условным названием: «Кармен будет побеждена».
С утра
— Любовь под запретом всегда слаще любви узаконенной, — рассуждает Женя. — Соединись Григорий с Аксиньей брачными узами — вот и конец их любви. Нет, кто вечно рядом, как стол или диван…
— Дофилософствовалась. Молчи лучше, — взмолилась я. — Сама ты венский стул.
— Тебе хорошо — твоя соперница, по крайней мере, человек из мира искусства. Моя же — заурядный бухгалтер-экономист, — травит свою и без того растравленную душу Женя. — С отдельной квартирой. Великолепными кулинарными способностями, помноженными на страстную жажду сотворить некое подобие семейного счастья. Я сама подыскивала ей жениха под Славкин мефистофельский хохот.
— Все нынче замуж хотят, с ума просто посходили. Это что: закон жизни или каприз времени?
— Мода, — изрекает Женя. — На замужних. Ведь даже роман с замужней женщиной ничем, как правило, не чреват. Да и сам замужний статус украшает, возвышает, облагораживает. Хотя бы в собственных глазах.
— Женька, чтоб мне провалиться на этом самом месте, не дам я ему развода. Ей-Богу, не дам. К ректору пойду — его вот-вот должны завкафедрой сделать.
— Не опускайся до бабства, — урезонивает Женя. — Бери бюллетень: помню, у тебя были нелады с печенкой. И дочку вызывай. Правда, мой Витька сказал, что личные дела предков его не колышут. Он такой — он еще к той на блины будет ходить. Твоя Маришка должна быть более чуткой — девочка все-таки…
Мариша, дочерна загоревшая и очень веселая, говорит примерно то же, что и Женькин сын. Даже похлеще. Например:
— Мама, отступись. Не чини препятствий настоящей любви. Это грех.
Мариша балдеет под «Queen», подолгу треплется по телефону с подружками, изъясняясь главным образом вздохами и междометиями. И ни слова об ушедшем из дома отце.
Мне не только дают бюллетень, меня хотят уложить в больницу с повышенным давлением. Я весь вечер плачу, умоляя дочку не занимать телефон. Он молчит. Зловеще. Угрожающе.
— Отец с ума сошел — не видел тебя почти два месяца…
— Это предрассудки. Я и так знаю: он меня безумно любит. Навязанное внимание вызывает только раздражение.
Вот они какие, нынешние дети! А я почему-то была уверена, что Мариша возьмет мою сторону.
— Мамусик, а почему бы и тебе не завести… романчик? — смеется дочь. — Сходи в парикмахерскую, в косметический салон…
— И ты после этого сможешь меня уважать? — искренне изумилась я. — Да если бы моя мать…
— За бабушку не волнуйся — у нее в этом плане все было в полном порядке. Думала, дедушка за просто так по сей день души в ней не чает?