Не жди, не кайся, не прощай
Шрифт:
Мысленно пожелав вертолетчикам отдыхать подольше, Константин запрыгнул в джип и завел мотор. Левая нога плохо слушалась и была мокрой настолько, что штанина липла к коже. Опустив взгляд, Константин увидел лужицу крови, набежавшую на резиновый коврик. Одна из пуль все-таки его задела. Хорошо еще, что кость цела. Плохо, очень плохо, если перебита артерия…
Разорвав штанину, Константин увидел сочащуюся кровью дырку в ляжке и на мгновение испытал обморочную тошноту. Да только отдыхать было некогда. По нему уже стреляли со стороны моста; на землю сыпались ветки, срезанные пулями. Чтобы преследователи
«Хочу жить, – отчетливо понял Константин. – Господи, как же я хочу жить».
«Хаммер» мотало из стороны в сторону по бездорожью, мимо проносились стволы деревьев, хрустко ломались попадающие под колеса сучья. В запарке Константин не сразу сообразил, почему мотор заработал с перебоями, а джип дергается, как припадочный. Причина выяснилась, когда всякое движение вообще прекратилось. Закончился бензин. Высосав горючее до последней капли, «Хаммер» заглох окончательно.
Выскочив наружу, Константин услышал шум моторов и голоса перекликающихся на бегу солдат.
– Обложили, сволочи, – прошипел он, наспех перетягивая ногу жгутом, свитым из сорванной рубахи. – Гонят, как дикого зверя.
Хромая, он пересек рощу и выбежал на открытое пространство. Единственным укрытием здесь могли послужить лишь развалины недостроенного цеха, сереющие на зеленом косогоре. Может быть, станцию МТС здесь планировали возвести, а может, какой-нибудь совхозный заводик, теперь это не имело значения. Что было, то сплыло. Осталось неопределенное настоящее да будущее, покрытое мраком.
Постанывая от напряжения, Константин изо всех сил заковылял к постройке. Не прошло и пяти минут, как его заметили и открыли огонь, но он успел скрыться за оградой из косо составленных плит. Дав несколько коротких очередей сквозь щель, Константин убедился, что преследователи залегли, а сам совершил марш-бросок через захламленный двор.
Второй этаж, куда он забрался, был увенчан крышей лишь до половины, стекол в оконных проемах не было, в полу зияли провалы-ловушки. Там, где из бетона торчала арматура, образовались рыжие пятна.
«Зачем я здесь? – спросил себя Константин. – Почему не бросил автомат и не поднял руки? Испугался, что шлепнут? Так ведь и здесь шлепнут, только чуток позже. Стоит ли тогда сопротивляться, губя чужие молодые жизни?»
«Но они сами выбрали свою судьбу, – возразил он себе. – Кто пошел служить в спецназ за деньги, кто из чувства долга, кто для крутости. Они знали, что существует риск быть убитыми, но все равно пошли. И они не станут заламывать руки над теми, кого убьют сами. Это их работа. Вот пусть и получают свое. Пусть каждый получит свое. Сполна».
Разложив рядом заряженные магазины, Константин занял позицию возле центрального проема. В нем не было ни злости, ни страха, а только усталость. Взгляд его, брошенный на приближающихся загонщиков, был почти равнодушен. Будущее уже не представлялось покрытым мраком, оно сделалось абсолютно ясным и предсказуемым.
Они сунулись не сразу, подбираясь к цеху перебежками, окружая его со всех сторон, прикрывая друг друга на бегу. Пока что вражеские пули не задели Константина, но его лицо, грудь и плечи посекло до крови каменной крошкой, брызжущей от стен.
Рощин высовывался редко и бил одиночными выстрелами. Из проема просматривался лишь небольшой фрагмент двора, а метаться от окна к окну не позволяла простреленная нога. На втором этаже разорвались уже две гранаты, но, поскольку дело происходило не в блокбастере, красивых огненных разрывов не получилось, взрывной волной Константина не подбросило, осколками не изрешетило. Никакой радости по этому поводу он не испытывал. Механически отстреливался, механически прятался за стеной. В людей не целился, стрелял поверх голов, для острастки. Чтобы солдатикам служба медом не казалась. Чтобы нюхнули пороху как следует. Чтобы было потом что вспомнить на гражданке…
– Эх, – произнесет мечтательно какой-нибудь, допустим, младший сержант, сидя, предположим, с боевыми друзьями и не менее боевыми подругами за новогодним столом. – А помните, мы того головореза брали? Ну, который на красном джипе уйти пытался, а потом на заброшенном заводе засел…
– Да-а, жаркий был бой, – согласится какой-нибудь старший сержант, нежно оглаживая льнущую к нему деваху. – Сколько наших там полегло, не счесть…
– Одни мы уцелели, братцы…
– Так давайте же поднимем бокалы за нас, которые в огне не горят, в воде не тонут и под пулями пощады не просят…
– За нас, ребята…
– За тех, кто выжил в той кровавой мясорубке, и за тех, кто не вернулся из боя…
Невесело усмехнувшись, Константин отбросил опустевший магазин и вбил ладонью новый. Автомат плюнул огнем в сторону пятнистых фигурок, пересекавших двор. Один солдатик повернул обратно, остальные благополучно преодолели простреливающийся участок и исчезли из поля зрения.
«Сколько их там? – спросил себя Константин. – Десятка три, не меньше. Вот-вот начнут штурм. Скорей бы уже. Надоел этот фарс. Не получается у меня стрелять по этим балбесам. Как ни завожу себя, все равно не получается. Но, наверное, оно к лучшему. Среди этих парней у меня врагов нет. Не по своей воле они со мной воюют. Их самих на убой гонят. Генералы, полковники, майоры… Офицеры, офицеры, ваше сердце под прицелом… А гибнут все больше рядовые, у которых и усы-то еще толком не растут. Без всякой патетики. Грустно, господа. Грустно и гнусно это».
Константин сменил позу, усевшись лицом к лестничному проему. Спиной он прижимался к стене, слева и справа его прикрывали два надежных железобетонных перекрытия. Нет, он не позволит пристрелить себя выстрелом в спину. Умрет, как волк, затравленный, но не сдавшийся. Наверное, кому-то это покажется глупым. Но какое дело Константину до чужого мнения? Он сам по себе. Такой одинокий и усталый, прижатый к стене спиной, без веры в бога и без надежды на спасение.
– Поднимайтесь! – крикнул он, беря автомат на изготовку. – Будет большой кипеш. Смелее, мужики. Умирать не страшно! – Сделал короткую паузу и добавил шепотом: – Почти…