Неандертальский параллакс. Трилогия
Шрифт:
Поэтому напавший на неё человек не был «кем угодно» — он принадлежал к подмножеству подмножества подмножества: мужчина, голубоглазый, курит.
Если бы Мэри его нашла, то смогла бы доказать его вину. Возможность применить профессиональные навыки в практических целях возникает у генетика нечасто, но в ту ужасную ночь они оказались как нельзя кстати. Мэри знала, как нужно хранить образцы семени насильника, содержащие ДНК, которая способна неопровержимо его изобличить.
Мэри продолжила свой путь через кампус. Сейчас ещё не было толп, сквозь которые приходится пробираться. Однако в толпе она, должно быть, чувствовала бы себя увереннее. В конце концов, изнасилование произошло во время летних каникул,
В этот момент Мэри заметила приближающегося к ней мужчину. Её пульс встревожено зачастил, но она продолжила идти; не может же она теперь всю жизнь сворачивать в сторону при виде мужчины. Однако…
Однако мужчина был белый — это очевидно даже на таком расстоянии.
У него были светлые волосы. Она не видела волос того, кто на неё напал; на нём была лыжная маска. Но голубые глаза часто сочетаются со светлыми волосами.
Мэри на секунду зажмурилась, отгородившись от яркого солнца, запершись в своём внутреннем мире. Возможно, ей и правда стоило последовать за Понтером через портал в его неандертальскую вселенную. Эта мысль несомненно посетила её, когда она металась по кампусу Лаврентийского университета, разыскивая Понтера, а потом вместе с ним мчалась к шахте «Крейгтон» и вниз, на её дно, стремясь успеть туда прежде, чем портал в иную реальность снова захлопнется. В конце концов, там она бы точно была недосягаема для насильника.
Идущий навстречу человек был уже в десятке метров от неё. Молодой — вероятно, студент летнего семестра, в джинсах и футболке.
И в солнцезащитных очках. Стоял солнечный летний день; Мэри и сама нацепила свои «фостер-грантс». Невозможно было определить, какого цвета его глаза, хотя они, конечно, не могли быть золотистыми, как у Понтера — она никогда и ни у кого больше не видела таких глаз.
Мэри внутренне сжалась; мужчина подходил всё ближе.
Даже если бы на нём не было солнцезащитных очков, Мэри всё равно так и не узнала бы, какого цвета его глаза. Когда он проходил мимо, она обнаружила, что смотрит в сторону и не может заставить себя посмотреть на него.
Да чтоб тебя, подумала она. Провались ты…
Глава 3
— Значит, — сказал Журард Селган, — несмотря на вашу… ваше…
Понтер пожал плечами.
— Мою нахрапистость, — сказал он. — Мы же не должны бояться называть вещи своими именами?
Селган качнул головой, принимая вариант Понтера.
— Хорошо. Несмотря на вашу нахрапистость Верховный Серый совет не стал принимать решение немедленно, не так ли?
— Не стал, — подтвердил Понтер. — И я полагаю, что они были правы, желая хорошенько обдумать ситуацию. Двое уже готовились стать Одним, так что в заседаниях Совета был сделан перерыв…
Двое становятся Одним — такая простая фраза, но несущая в себе такую смысловую нагрузку и внутреннюю сложность для Понтера и его народа.
Двое становятся Одним: ежемесячный пятидневный праздник, вокруг которого строится вся остальная жизнь.
Двое становятся Одним: период, когда взрослые мужчины, обычно живущие на Окраине города, приходят в Центр, чтобы провести время со своими партнёршами и детьми.
Это больше, чем перерыв в работе, больше, чем отвлечение от рутины. Это огонь, питающий культуру; это узы, связывающие семьи.
Автобус
Раньше Понтеру и в голову бы не пришло задуматься о такой обыденной вещи, как автобус, но сегодня он не мог не отметить, насколько элегантным было его техническое решения по сравнению с транспортными средствами глексенского мира. Там экипажи любого размера катались по земле на колёсах. Всюду, где он успел побывать в мире глексенов (надо признать, всего-то в паре-тройке мест), он встречал широкие плоские тропы, покрытые искусственным камнем для того, чтобы колесу было легче катиться.
И как будто одного этого им было мало, глексены ещё и использовали в качестве источника энергии для своих колёсных машин химические реакции — причём такие, конечные продукты которых невыносимо воняли. По-видимому, глексенов это беспокоило гораздо меньше, чем Понтера; оно и понятно, если принять во внимание их крошечные носы.
Какой удивительный зигзаг природы! Понтер знал, что громадные носы его вида — по размеру большие, чем у всех других приматов — развились в последнюю ледниковую эпоху. По словам доктора Сингха, глексена, который обследовал его в больнице, объём носовой полости у неандертальцев в шесть раз превышает глексенский. Первоначальной целью, по-видимому, было увлажнение холодного воздуха прежде чем он доберётся до чувствительных лёгочных тканей. Однако громадные ледники в конце концов отступили, большие же носы остались из-за благоприятного побочного эффекта, каковым является отличное обоняние.
Если бы не это, соплеменники Понтера, возможно, тоже стали бы использовать те же нефтепродукты и загадили бы свою атмосферу точно так же. Ирония ситуации не ускользнула от Понтера: разновидность людей, которую он всю жизнь считал ископаемыми, отравляет свои небеса тем, что они сами называют ископаемым топливом.
Хуже того: каждый взрослый глексен, по-видимому, имел своё собственное, персональное транспортное средство. Какое немыслимое расточительство! Большая часть этих машин большую часть каждого дня просто стояла. Салдак, город, в котором жил Понтер, содержал около трёх тысяч транспортных кубов при населении двадцать пять тысяч человек — и Понтеру частенько казалось, что и это слишком много.
Автобус опустился перед соседним домом. В автобус вошли соседи Понтера и Адекора, Торб и Гаддак, а также сыновья-близнецы Гаддака. Мальчики переезжают от матери к отцу в десятилетнем возрасте. У Адекора всего один ребёнок, восьмилетний Даб, он переедет к ним через год с лишним. У Понтера детей двое, но обе девочки: Мегамег Бек, 148-я, ей тоже восемь лет, и Жасмель Кет, 147-я, ей восемнадцать.
Сам Понтер, как и его партнёр Адекор, принадлежал к поколению 145, так что им обоим было тридцать восемь. Вот ещё одна ненормальная особенность мира глексенов: они не контролировали циклы своего размножения, и дети у них рождались не каждые десять лет, а как придётся, непрерывно, каждый год. Так что вместо стройной дискретной возрастной структуры возраст людей образовывал непрерывный спектр. Понтер пробыл в их мире недостаточно долго, чтобы выяснить, как в таких условиях умудряется функционировать их экономика. Вместо постепенного перепрофилирования производства с одежды для младенцев на детскую, на подростковую, на молодёжную, глексены вынуждены постоянно выпускать одежду для всех возрастов одновременно. И ещё у них есть такое нелепое понятие как «мода» — про неё рассказывала Лу Бенуа: когда хорошую новую одежду выбрасывают, поскольку она не удовлетворяет изменчивым эстетическим предпочтениям.