Небеса ликуют
Шрифт:
…Гетьмана увозят в Крым, его отпустили, требуют выкуп: три бочонка червонцев, четыре, десять. Ракоци спешит на помощь, Ракоци сговорился с королем, король обещает всех помиловать, повесить, посажать на колья, требует выдать старшину, оружие, гетьманскую хоругвь, собирается бежать в Варшаву, в Краков, в польском войске бунт, чума, голод, все то же — в казацком таборе, вместо сухарей и муки в мешках нашли крысиный помет, литовцы подходят к Лоеву, к Киеву, к Чигирину…
И потянулись через неверную гать вереницы усачей в ярких жупанах.
Шли молча, не огрызаясь, под общий свист. Но вскоре свистеть перестали, и среди жупанов появились черные каптаны.
Пока еще немного. Реестровцы держались.
Странно, но белых рубах на гати я не увидел. Посполитые оставались в обреченном таборе.
— Однако же вы грустите, дорогой друг! — Тяжелая ладонь дю Бартаса ударила меня по плечу. — Бросьте! Ма foi! Мы еще повоюем!..
— Пане пулковнику! Пане пулковнику! До вас! Вестовой джура — худой паренек в косо сидящем черном каптане ударил каблуком в мокрую землю.
— Говорят, из Воронкивской сотни! Шевалье поморщился, пытаясь понять полузнакомые русинские слова.
— Ке?
— Из Воронкивской, Переяславского полку. Говорит, вы ему нужны да какой-то пан Илочеченко…
Сейчас, в лучах выглянувшего из-за туч солнца, брат Паоло показался мне древним старцем. Обтянутый темной кожей череп, клок седых волос, выбившийся из-под мохнатой шапки, жидкие длинные усы. И глаза — близорукие, потухшие. Сколько ему? Семьдесят? Больше?
— Господин полковник? Вы разрешите мне поговорить с господином Илочеченком?
— С кем? Гуаира, это он вас так называет? От удивления шевалье даже не сообразил, что с ним заговорили по-французски.
Объясняться было некогда. Как и соображать, каким образом меня нашли. Но тут же вспомнились слова моего провожатого: «…От пана полковника Бартасенко!»
Сам виноват, глупый Илочечонк!
Мы подошли к самому краю вала. Отсюда поле было видно целиком. Живые суетились возле мертвых, православный священник и кзендз стояли бок о бок, читая молитвы — каждый свою.
Вера веру борет… Доборолись, Адамовы дети!
— Значит, синьор Илочечонк Гуаира? — Под седыми усами сверкнули острые хищные зубы. — Или просто — Гуаира? Я пожал плечами.
— Как вам будет угодно, пан Полегенький!
— Гуаира… Позвольте… Так вы из Гуаиры? А я еще подумал, откуда у вас индийский загар?
Он пришел днем, в открытую, словно заключая негласное перемирие. Что ж, и нам надо похоронить своих мертвецов.
— Значит, строили Город Солнца? Позвольте, так вы, наверно, знали брата Мигеля Пинто? Мы с ним вместе учились в мадридском коллегиуме.
Я вздрогнул, чувствуя знакомый холод в разом оледеневших ладонях. Нет-нет, Брахман ни о чем не подозревает! Он просто спросил!..
— Брат
— Упокой, Господи!.. Знаете, в молодости, когда я был меньшим циником, мне казалось, что брат Пинто наверняка станет святым.
Я сжал зубы, отвернулся, прикрыл глаза. Milagrossa Virgen Azul, ты все видишь!..
— Жаль… Еще одним настоящим человеком меньше! Знаете, я шел сюда, чтобы посоветовать вам поскорее скрыться. Теперь настало время усмехаться мне.
— Взаимно, брат Паоло!
— Вы не понимаете. Думаете дождаться здесь королевских войск? Не получится! Будет резня, страшная резня!
Я поглядел вниз, на молодых парней в свитках и рубахах. Да, будет резня. А у них даже нет оружия!
— То красно дякуто за турботу, пане сотник!
Мы медленно двинулись вдоль вала, стараясь держаться подальше от падающей с лопат земли. Я вдруг представил, как там, посреди мертвого поля, кто-то старательно, не торопясь, наводит на нас мушкет, выбирая первую жертву. На миг стало не по себе, но затем страх исчез, сменившись пустым гулким равнодушием. Пусть себе!
— В коллегиуме мне самому очень нравились идеи Мора. Да и здесь, в Киеве, я часто спорил с братом Алессо. Наш Нострадамус был от Мора в ужасе.
…Оказывается, в Киеве бывшего башмачника тоже называли Нострадамусом!..
— Он был уверен… То есть он якобы видел, что в будущем идеи Мора и Колокольца будут использованы во зло.
— Чушь! — не сдержался я. — Весь смысл того, что мы делаем в Гуаире, состоит в мирном переходе к новому обществу. Только идеи Мора способны остановить войны, сделать людей по-настоящему, по-Божьему, равными, счастливыми!..
— Браво! — Его ладонь на миг коснулась моего плеча. — Завидую вам, брат Гуаира! Признаться, лично я не очень верил в видения брата Алессо, а тем более в его астрологию и арабскую мистику. Зато верили другие… Присядем? По-моему, подходит.
Внизу, под самым валом, сиротливо стояла брошенная кем-то тачка. Я не возражал.
Дерево предательски заскрипело, но все же выдержало. Брат Паоло достал из кармана широких шаровар турецкую люльку и принялся, не торопясь, ее раскуривать.
— Так вот, ему верили… Вы что-то знаете об этом? Прежде чем ответить, я задумался. Черный Херувим прав — это не мое дело. Совсем не мое! Отмолчаться?
— Брат Алессо увидел, что Республике грозит опасность. Он считал, что период, который он называл «ва-ль-Кадар», продлится семь лет. Критический год — 1648-й…
Удивленный взгляд, невеселая усмешка.
— Вы ошибаетесь, брат Илочечонк!
— Ошибаюсь?!
— Он действительно видел опасность, но почему-то на этот раз не смог назвать точную дату. Эти семь лет определил не брат Алессо, а мессер Джеронимо Сфорца, причем без всякой астрологии и тем более видений. В эти семь лет заканчивались так называемые урочные лета в большинстве латифундий Поднепровья…