Небесные девушки

Глэмзер Бернард

Джурди и я присутствовали там, только чтобы слушать. Совещание происходило, по сути дела, между мистером Баркером и мистером Кейси, с одной стороны, и Кейт и Джен, с другой; и, казалось, в основном оно вращалось вокруг кубиков льда.

Кейт говорила:

— Мистер Кейси, нам нужно, по крайней мере, в три раза больше обычного запаса ледяных кубиков. Я была прежде на заказных рейсах с парнями вроде этих скотоводов и они пили.

— Коллега, — говорила Джен, — да еще как.

Основной едой должно было быть филе-миньон с печеным картофелем, но, казалось, не это было важным.

— Слушайте, мистер Кейси, — говорила Кейт, — сделайте в четыре раза больше обычного запаса ледяных кубиков, хорошо?

Мы не сможем сбегать за льдом в середине Атлантики. Эти парни могут стать ужасно раздраженными.

Мистер Кейси тяжело дышал. Джен говорила:

— И не забудьте обеспечить пару добавочных цистерн, наполненных бурбоном, мистер Кейси. Вы можете подвесить их под крыльями.

Мистер Кейси говорил:

— Вы хотите иметь на борту столько виски, сколько достаточно, чтобы потопить линкор.

И Кейт сразу сказала:

— Удвойте это, мистер Кейси. Нам необходимо, что бы было достаточно для потопления двух линкоров.

Джурди и я слушали с благоговейным трепетом. Они были поразительными личностями, эти девушки: красивые, добродушно-веселые и в то же время несгибаемые, как гвозди, и на сто процентов уверенные в себе. Как только совещание окончилось, Кейт сказала Джурди и мне:

— Ребята, приведите себя завтра в блестящий вид. Ладно? Мы хотим поразить этих скотоводов до смерти. Может быть, когда мы прилетим в Париж, они купят каждой из нас по алмазной диадеме или по стакану молока, или что-нибудь еще. А теперь посмотрим: рейс отправляется в девять часов. Не забудьте явиться точно к восьми часам, ни минутой позже. Мы хотим, чтобы этот полет был в полном порядке. О'кей?

— Хорошо, — сказали мы.

В тот вечер я была снова одна в квартире, что вполне меня устраивало, поскольку я могла сделать всю мою утюжку без какой-либо сумасшедшей суеты при подготовке к завтрашнему полету, и я могла слушать великолепную музыку в качестве музыкального сопровождения. Я не могла этого делать, когда поблизости была Джурди. Музыка совершенно сводила ее с ума. Моцарт вызывал у нее головную боль, Гершвин вызывал у неё головную боль, даже «Моя прекрасная леди» вызывала у нее головную боль. Так что я могла слушать хорошую музыку, только когда была одна, и это доставляло мне самое большое удовольствие. Джурди была в «Шалеруа», на этот раз на вечеринке, устраиваемой скотоводами в «Зале императрицы» по случаю завершения их трехдневного съезда. Я была приглашена, но не пошла, отчасти потому, что у меня было много дополнительной работы дома, отчасти потому, что мне предстояло провести в компании этих семидесяти человек целых четыре дня и мне не хотелось переутомляться. Джурди заверила меня довольно кисло, что она рано будет дома; и я не имела абсолютно никаких причин волноваться за нее и эту вечеринку. Она питала отвращение к алкогольным напиткам в любом виде. Она бы даже не дотронулась до стакана пива.

Около девяти тридцати я, закончив гладить, пребывала в приятном состоянии ничегонеделания, когда зазвонил телефон. Это не заставило мое сердце чаще биться — он звонил довольно часто. Парни, с которыми у меня были свидания, наши друзья по школе, друзья, которых мы приобрели с тех пор, как начали летать, — они звонили постоянно. Так что я уменьшила громкость Моцарта, пластинку которого я проигрывала, взяла трубку и сказала:

— Алло, — думая совершенно рассеянно, кто бы это звонил.

— Алло, Кэрол?

И я начала дрожать как лист от одного только звука голоса, произносящего мое имя. Я опустилась на подлокотник кресла и сказала:

— Да?

— Это Рой Дьюер. Я сумела сказать:

— О, привет, доктор Дьюер.

— Как вы поживаете?

— Прекрасно. Просто прекрасно. Как вы, сэр?

Мне не следовало называть его сэр. Я знала это уже в тот момент, когда это слово сорвалось

с языка почти чувствовала, как он ожесточился. Это не было вежливостью, это была просто дерзость, пережиток тех ранних дней, когда мы постоянно ссорились. Но я ничего не могла с собой поделать.

Он ответил на мой вопрос отрывисто:

— Прекрасно, благодарю вас.

— Как ваша рука?

— Моя рука? Ах, да. Она зажила, спасибо.

— Это хорошо, — сказала я.

Я начала переводить дух.

Он сказал:

— Заняты ли вы чем-то особенным?

Я сказала:

— Я все еще работаю в «Магна интернэшнл эйрлайнз». Я не знаю, назовете ли вы это особенным. Это смешно.

— Я имею в виду сейчас. В этот вечер.

Я сказала:

— Я готовлюсь к раннему утреннему рейсу. Это в Европу. Мне нужно ужасно много сделать.

— Могу ли я вас увидеть на несколько минут?

— Я сожалею, — сказала я. — Я очень сожалею.

Я полагаю, это зафиксировалось в моем сознании как шаблон — Рою Дьюеру достаточно было сказать: «Могу ли я вас увидеть?!» — и ответ выскочил автоматически: «Я сожалею». Я хотела кричать: «Рой, конечно, конечно, где ты, я буду там через пять секунд, я прибегу», но этот шаблон в моем сознании отвечал за меня.

Он сказал:

— Кэрол, я хочу поговорить с тобой.

— Я сожалею.

— Ты все еще сердишься на меня из-за Донны Стюарт? — Он не ждал ответа. Он засмеялся и продолжил: — Хорошо, я могу рассказать это сейчас, это займет всего минутку. Кэрол, я буду завтра на твоем самолете.

— На моем самолете?

— Да.

Я сказала:

— Думаю, вы ошибаетесь. Я на заказном рейсе в Париж.

— Я знаю.

Я повторила:

— Но это заказной полёт…

— Я знаю! Знаю! Это то, о чем я хотел тебе сказать, вот почему я хотел тебя видеть. Я думаю, что мне следует дать тебе знать заранее, что я буду на этом рейсе.

— Я все же не понимаю. Почему вы чувствуете себя обязанным сообщить мне эту информацию?

— Потому что ты могла бы возмутиться этим. Потому что это могло бы принести больше вреда, чем пользы.

Я сказала:

— Мистер Дьюер, вы важное должностное лицо компании «Магна интернэшнл эйрлайнз», я же никто. Возмущаюсь я этим или нет, с фактами ничего не поделаешь. Если у вас есть власть лететь на этом самолете, вы летите, сэр.

— Я мог полететь другим рейсом.

— Сэр, это делает вам честь.

— Ей-Богу, — сказал он; и, очевидно, он был не в состоянии продолжать. Он повесил трубку.

Я долго не двигалась. Я сидела, похолодевшая, держа в руке телефонную трубку, из которой раздавались гудки, желая понять, как это все случилось, как я дошла до того, что снова отвергла его, как я могла продолжать оставаться такой тупой и такой упрямой, желая понять, как я могла примириться с собой после такого короткого и мучительного соприкосновения с ним, Я думала, если бы я увиделась с ним на несколько минут, как он просил, если бы у меня хватило смелости, возможно, все бы между нами наладилось, возможно… Я положила трубку на место и ходила взад и вперед по гостиной, обхватив руками живот, как если бы все внутри меня вдруг воспламенилось. Но, прежде всего, что делает Рой Дьюер в этом полете? Этот самолет нанят у «Магна интернэшнл эйрлайнз» Люком Лукасом, чтобы перевезти семьдесят скотоводов в Париж на четырехдневный пикник. Этот самолет был практически в полном их распоряжении. Он был снят с регулярных рейсов. Люк, выдал чек за исключительное использование этого «Боинга-707», и никто не может подняться на его борт без его разрешения. Кроме, конечно, экипажа. Четыре маленькие леди-стюардессы. А Рой Дьюер? Почему? Он не управляет самолетом, он не собирается подавать блюда пассажирам. Этим скотоводам нужен психиатр в полете, как рыбе зонтик.