Небесные ключи
Шрифт:
Чонса переломила горячий хрустящий хлеб, любуясь стальными склонами. На пиках лежали тяжелые грозовые тучи. Лилибет следила, чтобы Шестипалая ела над корзинкой — крошки потом пойдут на корм её питомцам, что при её появлении облепили забор. Отдыхая, малефика привалилась спиной к прохладной каменной стене дома медика, и приподняла лицо так, что на нем заплясали отблески небесного пламени.
— Твой отец ничего не знает про это? — она указала вверх. Лилибет оглянулась и витиевато засвистела. И чего Чонса ожидала? — Здесь точно безопасно? Вы не видели тварей?
Может, ей все приснилось?
Дьявольские химеры в Ан-Шу не появлялись. Со дня конца года к тому времени прошел где-то месяц. Больше? Меньше? Она совсем потерялась
Чонса повернулась на звук. В доме медика кричали, но впервые она не подорвалась на этот шум — женский крик перекрыл звонкий плач, и Чонса улыбнулась. Лилибет тут же рванула с места, чтобы посмотреть на новорожденного.
Всё было бы чудесно, если бы не кошмары. Каждый раз, стоило ей задремать, они выползали из теней и захватывали её рассудок. Только ночные видения берегли в малефике мей веру в то, что всё случилось с ней на самом деле.
Ей снился Йорф. Лидия с красным горлом. Существо, от которого исходили волны такой силы, что даже Чонса не способна была осознать. Мертвый Брок. Плачущий от боли Лукас. Джо без ноги, белый в скудном освещении пещеры, будто при смерти. Кричащее небо. Кровавый дождь и смеющиеся волки, лижущие воздух.
Она решилась рассказать об этом Самсону, но тот лишь дал ей мяты. Шорец сказал:
— Думаю, чревоточина в небе влияет на тебя. Ты не просто девушка с татуировками на лице, — стекла очков ярко блеснули, — Не забывай, что ты — порождение иных сфер. Сейчас они зовут тебя назад.
Чонсе не понравилось, как прозвучали эти слова. Она знала, что «человеком» её назвать можно с натяжкой, шесть пальцев на каждой конечности были тому подтверждением. Но «порождение иных сфер»? По спине прошли мурашки. И начало казаться: Самсон что-то скрывает. Уж слишком складно он говорил, как будто знал, о чем, хотя природа малефиков до сих пор была загадкой. Но, возможно, он знал больше, чем говорил.
Мята не прогоняла ужасы ночи. Легче всего Шестипалой было, когда она спала с Джолантом, но только-только истончившаяся, стена между ними выросла вновь после случившегося в «Еловом гроге». Чонса догадывалась, что виной тому был стыд. Джо напился, поддался порывам… Малефика помнила его шепот, и ей пришлось притвориться спящей, чтобы почвы для сожалений было меньше. Но чувствуя под щекой грудь ключника, Чонса не видела снов. Она проверила эту теорию в первую ночь под крышей Самсона: когда легли отдыхать, пробралась мышью в комнату Колючки и села у его кровати, по-собачьи положив голову на тюфяк. Девушка уснула тут же, глубоко и мирно, а проснулась с одеялом на плечах. Оно пахло Джо. В другое утро малефика проснулась с рукой ключника на макушке. Так и повелось. Джолант ничего не говорил о ночных визитах. Они вообще теперь мало виделись и совсем не говорили.
Спросите Чонсу — это к счастью. Он — неразумный щенок, она — гораздо старше и опаснее. Время, обстоятельства и логика были против любого намека на отношения. Да, верно. Ничего хорошего из этого не вышло бы.
Когда Самсон не был занят с больными, он проводил время с Джо. Тот окреп, ходил по дому с костылями, но редко покидал его стен. Малефика решила, что он боится повтора нападения, причина которого оставалась для неё загадкой. Хотя мало ли поводов — напасть на уставших путников? На одном оружии Джоланта можно было обогатиться. А уж украшения ключников ценились едва ли не больше, чем золото. Кость Мира, кроме общего ореола святости и способности оглушать малефиков, в народе была лекарством от всех болезней, от гонореи до мигрени, от поноса до снятия проклятий. Больше всего Кость была в ходу у беременных богачек, те делали из
Возможно, их продал разбойникам старый «друг» Самсона, похожий на лесного жителя мужик, он подавал им напитки и еду, и такое поведение было делом обычным в Бринморе. Когда Шестипалая увязалась с медиком в трактир, чтобы еще раз выпить елового грога, не обнаружила ни кабана, ни его подсвинка. Только глухонемая служанка глянула на неё испуганно и принесла заказ. Странное дело.
Неважно. Всё это неважно.
Чонса сидела на тёплой земле, перекатывалась затылком по каменной кладке приютившего её дома, возилась целый день с цветами, и буквально на днях сама, в одиночестве, без сопровождения, вышла в деревню набрать воды из колодца. Она пялилась на местных больше, чем они на неё. Здесь шорские черты причудливо сплетались с бринморскими: у полукровок были светлые глаза и тёмные волосы, либо напротив, но всегда — смуглая кожа и тонкость черт. Красивое племя. Одеты они были практично, но не бедно — у всех в Ан-Шу были овцы, и когда жители выгоняли стада за деревню, склоны бурлили серо-белым курчавым пологом, в которых прыгали умные пастушьи собаки и звучали мелодичные рожки. Женщины здесь носили украшения из черных пористых камней и речного перламутра. Детей была куча. Много животных, сытых и лоснящихся от заботы. На площади обменивались вещами (кажется, золото здесь не в ходу), и какая-то сердобольная черноглазая старушка в пушистом платке, увидев подранный плащ Чонсы, за просто так отдала ей принесенный на торг товар — чистенькую короткую накидку до середины предплечья из овечьей шерсти. Одежда была теплой и пахла пряжей.
Остальные её немного сторонились, но не тыкали пальцами, не забрасывали помоями, просто смотрели, как на чужачку, и не более.
— Почему так? — по возвращению задала она вопрос Самсону. Тот оторвался от кропотливой работы над вычурным протезом ноги — мерки он уже все снял и теперь требовалось только время. Тот вопросительно поднял тяжелые брови. — Это же всё еще Бринмор, да? В Бринморе не выносят таких как я. Мы — проклятые.
— Ан-Шу живет уединенной общиной, — подумав, объяснил медик, — Властям нет дела до нас. Как и их законам. Мы ничего не можем дать великим державам, кроме овечьей шерсти и горной форели. Ближайшие шахты расположены дальше на востоке, на чужой земле. Паломники из Бринмора не переходят Южные склоны. Шорцам мы не нужны. У нас есть шутка, что когда Шор договаривался о Сантацио, Константин ставил кубок на карту и закрыл нашу долину. Да, мы в Бринморе. Но это земля горных духов и тех, кому по нраву спокойная жизнь. И аншуры боятся только тех, кто этот покой хочет нарушить. Ну и ледяных великанов еще. Из-за них оползни.
Он снова вернулся к работе — последние две фразы пробормотал под стамеску, выпиливая щиколотку будущей ноги Джо так, чтобы та перекатывалась по лодочке ступни. Очки сползли с его переносицы на мясистый кончик носа.
— Малефики как раз нарушают покой. Мы подчиняем, ломаем сознания людей. Мы опасны.
Самсон не удостоил её взглядом или ответом.
— Что вы делаете, когда у вас рождается малефик? — напирала она.
— Растим. Отправляем в Шор до того, как приедут сборщики налогов. Нанна отводит их вместе с семьями.
Значит, изгнание.
— В Шор? — растерялась Чонса. Было странно слышать это. Скажи Самсон такое Броку, уже был бы казнен как военный преступник. Помогать бежать из страны малефикам — всё равно, что дарить врагу чертежи передовых баллист, что защищают столицу. Но Чонса мало что знала о судьбе своего племени в Шоре, поэтому представила себе тюрьмы, эшафоты и залитую кровью площадь, — А что в Шоре?
— Там у них есть жизнь, — просто ответил Самсон, — В Бринморе — нет. А теперь не мешай мне, дева. Кыш!