Небесный берег

Дизайн обложки Екатерины Климовой

Иллюстрация на обложке Яны Слепцовой

В «Небесном береге» поднимаются сложные темы, и я не хочу, чтобы вы чувствовали себя плохо в процессе и после чтения. Я писала эту историю не с целью навредить. И, если вы не уверены в своем психологическом состоянии, примите комфортное для вас решение.

В «Небесном береге» есть описания:

• насилия и жестокости;

• сексуализированного насилия;

• психологического насилия;

• насилия над

детьми;

• детальных убийств.

Также присутствует ненормативная лексика.

Издательство, ответственный редактор, литературная редакторка, а также я как авторка, не оправдывают насилие и ни к чему не призывают.

Книга является художественным вымыслом.

– Кровавый Император! Кровавый Император! – скандировала толпа аристократов, поглощенная яростным возбуждением.

Тонкие лианы отслоились от пропитавшихся кровью стен арены и ринулись в сторону Эверлинга. Он ловко увернулся, взмахнул мечом и обрубил ветви. На лице заиграла жестокая усмешка: подобным его не победить, но попытка вышла хорошая. Парню, которого поставили против Эверлинга, было около двадцати, но рядом с Кровавым Императором он казался меньше и слабее.

Арена «Небесный берег» располагалась в самом центре Партума и являлась популярнейшей достопримечательностью Форты. Туристы сюда заезжали редко, и арена их не воодушевляла, как коренных граждан. Однако люди из соседних городов неизменно шли к арене, чтобы посмотреть на нее хотя бы снаружи. Увидеть место, в котором под замком держали опасных магов, хотели если не все жители страны, то многие.

Толпа не замолкала ни на секунду:

– Кровавый Император! Кровавый Император!

Эверлинг предпочел бы не улавливать в диком реве собственное прозвище. Он никогда не удостаивал толпу вниманием, словно смотреть на них – ниже его достоинства. В реальности все было с точностью до наоборот: аристократы часто кидали на него снисходительные взгляды, дарили пошлые улыбки. В такие моменты Эверлинг не задумывался об их желаниях, иначе не выдержал бы, как не выдерживал всякий раз, выходя на арену и кромсая чужие жизни. Власть имеющие непременно напоминали – он ничтожество, которое должно беспрекословно подчиняться тем, кто лучше, сильнее, влиятельнее.

Но на арене он был Императором. Всемогущим и жестоким.

Гул толпы отошел на второй план. Эверлинг подкинул меч, поймал, перехватив другой рукой. Ухмыльнулся: жадно, голодно, хищно. Губы застыли. Глаза заволокла стеклянная пелена. С начала битвы он ни разу не использовал магию. Раз толпа требовала зрелища, Эверлинг должен был его предоставить.

В несколько уверенных шагов он сократил

расстояние между собой и противником, сделал выпад с мечом в руке – ложный – и отступил. Взгляд соперника молил о скорой и безболезненной смерти. У этой битвы мог быть один исход: победа Эверлинга и смерть его противника. Такую установку дал Ирмтон Пини, владелец «Небесного берега», перед тем, как выпустить Кровавого Императора из загона.

Парень, резко вздернув руку, хотел использовать магию.

Несколько еще целых лоз неизвестного Эверлингу растения шевельнулись. Лежащие перед ним ветви взмыли в воздух, развернулись острыми краями и полетели прямиком в глаза. Видя, как маленькие точки приближаются и становятся больше, Эверлинг даже не шелохнулся. Немигающим взглядом он наблюдал за атакой отстраненно, словно находился далеко за пределами арены. А потом рубанул по ветвям и направился к противнику, но затормозил на полпути: атака повторилась. Снова. Эверлинг с легкостью отразил ее. Снова.

Они повторили одни и те же движения еще дважды. Бой начал докучать Эверлингу. Паренек остановился: видимо, не мог придумать ничего интереснее. Он вряд ли умел толком драться – Эверлинг понял это, едва увидев его, такого хрупкого и напуганного.

Крик толпы на мгновение показался Эверлингу оглушительным. Он откинул меч, набросился на паренька и несколько раз ударил под дых. Отскочил в сторону, обернулся, глянув на меч, и неоднозначно хмыкнул: хотел вернуться за оружием, а после использовать магию, но в итоге остался стоять на месте. Противник опустился на одно колено и тяжело задышал. Эверлинг вскинул ладонь, сжал в кулак, и паренек резко схватился за грудь, начав кашлять. Из горла вырывались сначала стоны, потом всхлипы. Эверлинг слишком часто слышал эти звуки, и его окаменевшее сердце давно перестало сжиматься из-за боли, которую он причинял другим.

Он разжал кулак, и его противник рухнул на землю. Толпа кричала: им было мало.

Им всегда мало.

Им всегда надо больше.

Эверлинг невольно повернулся в сторону, где стоял Ирмтон Пини, столкнулся с его суровым, холодным взглядом и понял: заканчивать нельзя, нужно больше зрелища, больше крови. Секунды, когда он понимал, что бой нужно продолжать, всегда были самыми невыносимыми.

Парень отдышался и попытался подняться, но почувствовал новый спазм и снова застонал. Эверлинг вальяжно подошел, пнул соперника три раза подряд – не сильно, скорее для виду – и присел на корточки. Он ощущал, как течет кровь внутри парня, как она замедляется, превращаясь в тугой ком, сделанный точно из стали.

– Последние слова? – нагнувшись к уху паренька, равнодушно спросил Эверлинг.

Он уже сбился со счета, сколько раз произносил эту фразу, сколько разных ответов слышал. Каждый был пропитан болью и затаенной надеждой на спасение.

– Уже?.. – послышался неуверенный ответ.

– Нет. Но вряд ли еще представится возможность.

Паренек быстро втянул столько воздуха, сколько мог. Пауза затянулась, и Эверлинг уже хотел нанести удар, но он произнес:

– Причини мне меньше боли, чем можешь. Пожалуйста.

Это была невыполнимая просьба. Но Эверлинг молча кивнул.

– Меня зовут Бенат. Мать говорила, мое имя означает «смелый как медведь», – продолжал парень. – Вдруг хотя бы ты будешь меня помнить после того, как убьешь.

Эверлинг ничего не ответил. Он помнил каждого, чью жизнь отнял, но ни у кого никогда не спрашивал имени. Бената он запомнит.

Говорить, что Бенат действительно очень смелый, Эверлинг не стал.

Снова столкнувшись взглядами с Ирмтоном Пини, он понял, что пора начинать то шоу, ради которого большинство сюда явилось. Эверлинг поднялся. Каждое убийство разрывало душу на части.