Небит-Даг

Кербабаев Берды Мурадович

И вдруг неожиданно для себя спросил:

— Дядя, а для чего нужен ток?

Нурджан обрадовался такому повороту беседы.

— Чекер, что бывает, когда в лампе кончается керосин?

Ответ последовал не сразу. Чекер, которому с огромным трудом давалось ученье в аульской школе, привык во всяком вопросе искать подвох. Запинаясь, он спросил:

— Лампа потухнет, дядя?

— Если душа лампы — керосин, то душа качалки — ток. Не будет тока, остановится качалка.

Нурджан притронулся пальцем к блестевшей от

смазки полированной штанге, которая то погружалась в скважину, то поднималась над ней.

— Вот от этой штанги передается движение насосу, который находится глубоко под землей.

— А колодец глубокий?

— Две тысячи триста метров.

— Разве такие бывают?

— Не удивляйся, есть и в четыре тысячи метров. Если положить на землю трубы из нескольких скважин, они протянутся до твоего колхоза, а может быть, и дальше.

— Для чего же так много труб?

— Вон видишь, громоздятся большие чаны? — Нурджан показал рукой на резервуары — Нефть из скважин течет туда. А оттуда по трубам прямо на завод.

— Завод пожирает столько нефти?

— Заводы нефть не едят и не пьют. Они ее перерабатывают, делают бензин, керосин… Всего не перечислишь. Нефть творит чудеса. Приводит в движение автомашины, перевозит грузы через моря, поднимает их в воздух, освещает города и села, горит в примусах. И колеса смазывает, и станки вращает… А твои резиновые калоши, а баллоны для грузовиков, а краски, мыло или асфальт… В общем, нефть на каждом шагу облегчает жизнь. Недаром государство тратит сотни тысяч рублей на каждую скважину.

— Сотни тысяч?..

— Некоторые скважины разведочного бурения обходятся в миллионы рублей и даже более.

— Когда у нас в колхозе рыли колодец, истратили двадцать пять тысяч, так целый год только об этом и говорили.

— Зато хорошая скважина с лихвой покрывает все, что на нее истрачено. В пустыне, где даже мухи не водились, благодаря нефти за несколько лет выросли такие города, как Небит-Даг, Кум-Даг, Челекен, да и наш поселок Вышка…

Нурджану показалось, что он утомил ученика своей лекцией.

Действительно, Чекер отвернулся, всем своим видом показывая, что не желает больше слушать.

— Ты что? Заболел, что ли? — спросил Нурджан.

Ученик молчал.

— Знаешь, ты совсем не похож на барышню, да и я не кавалер, чтобы за тобой ухаживать и терпеть все твои капризы, — прикрикнул Нурджан. — Отвечай, что с тобой?

Чекер молчал.

— Ты на работе! Понял? — рассердился юноша. — Не хочешь учиться, можешь убираться туда, откуда приехал!

Скулы Чекера дрогнули.

— Я хочу учиться, — медленно сказал он. — Я буду делать все, что скажешь, хоть качалки носить. Я сильный… Но зачем издеваться? Разве колхозник — глина, приставшая к подошве? Как можно прочищать что-нибудь на глубине двух тысяч метров? Это же пуп земли!

Нурджан долго хохотал. Ему понадобилось пообещать ученику,

что сам главный инженер подтвердит его слова. А про себя подумал, что ему не удастся справиться с этим Пилмахмудом. Чтобы его отшлифовать, в самом деле нужен опытный мастер, вроде Тагана Човдурова.

Устав от разговоров больше, чем от работы, он распрямил плечи, потянулся, поглядел вокруг.

Ветер совсем затих, стройные вышки виднелись тут и там, машины мчались по шоссе. А сердце Нурджана летело быстрее машин. Качалки неутомимо кивали, подтверждая, что мир прекрасен. И в небе заливался жаворонок.

В песне его Нурджану чудилось: «Мир принадлежит тебе. Жизнь прекрасна, и день прекрасен, и час прекрасен…»

Время было отправляться на разнарядку, где он увидит Ольгу.

Глава шестая

Пойдешь — не вернешься…

Если не считать упражнений с лопатой и граблями в воскресное утро в своем саду, лучше всего отдыхал душой Андрей Николаевич Сафронов в часы закрытых собеседований, которые до недавнего времени Аннатувак Човдуров каждый день устраивал в своем кабинете. Секретаря в приемной просили считать дверь запертой на ключ, усаживались поудобнее, закуривали и начинали деловой разговор по всему фронту буровых работ — разговор без повестки. Их всегда было трое: начальник конторы Човдуров, главный геолог конторы Сулейманов и главный инженер Сафронов.

Човдуров усаживался в кресло за своим столом. Аннатуваку Тагановичу еще нет сорока — он намного моложе своих сотоварищей по руководству. Позади него на стене — текинский ковер, подарок ЦК профсоюза нефтяников. На ковре висит портрет Ленина в бронзовой раме. Аннатувак любит почетное место и располагается на нем по-председательски непринужденно в своем полурасстегнутом кителе с орденскими ленточками на груди. Даже когда он сидит за столом, чувствуется, какой он высокий и стройный. А до недавнего времени он к тому же умел внимательно слушать собеседников, смеялся, услышав что-нибудь веселое, и, когда смеялся, красиво откидывал рукой со лба черные как смоль волосы. Таким он бывал в хорошем настроении.

У главного геолога — свое привычное место: кожаное кресло недалеко от сейфа. Маленький, тщательно одетый, почти изысканный в манерах азербайджанец Султан Рустамович проходил в угол и погружался в глубокое кресло, как в ванну, так что оставалась видна лишь голова. Когда он шутил, то поглаживал указательным пальцем седые усики под чуть горбатым носом.

Богатырь Сафронов не любил сидеть на месте. Густогривый, уже седеющий инженер со здоровым, красно-коричневым загаром расхаживал по обе стороны длинного стола заседаний. Высказываясь, он часто стоял у окна, глядя на площадь Свободы, по которой вечно бегут машины, идут пешеходы. Он всех знает — более четверти века проработал в Небит-Даге.